На суше и на море - 1980

Всем своим существом он чувствовал, что одна секунда может решить все, стоит только этому обросшему волосами страшилищу протянуть покрытую струпьями руку, ткнуть ею в сторону кяфыра, осмелившегося осквернить своим присутствием святое место… Было мучительное желание коснуться эфеса шпаги, чтобы не сознавать себя безоружным, беззащитным. Хотя какое это оружие — шпага? Здесь, увы, не поможет и пушка…

Серебряков не шевельнулся, не отвел взгляда от прищуренных глаз дервиша.

И все тут же кончилось: дервиш усмехнулся, сплюнул и отвернулся. Процессия двинулась дальше под завывание дудок и выкрики, буханье барабанов, Опять закачались и закружились высокие шапки. Серебряков перевел дыхание, он не мог сообразить, сколько прошло времени: секунда или час?

— Счастлив твой бог, — сказал, поведя лысой головой, командир «Штандарта» капитан первого ранга Лукин, когда услышал об этом случае. Но Серебряков знал, что отнюдь не слепое везение спасло его, а собственная выдержка. И хищный зверь не бросается на человека, когда чувствует, что тот не боится его. Впрочем, раз на раз, как говорится, не приходится.

Было ли это тоже перевалом? Пожалуй, было…

Серебряков прикрыл лицо перчаткой от усилившегося ветра, протер слезящиеся глаза и вдруг понял, что подъем кончился, что последний шаг сделан и он стоит на вершине Марухского перевала.

— Мы не пойдем дальше, — перевел Давид-ду несколько невнятную речь одного из проводников. Концы башлыка закрывали его подбородок. — Там, внизу, в половине одного конского перехода стоят русские… Пусть сардар позволит нам уйти.

— Это отряд генерал-майора Эристави! — сиплым голосом вскричал полковник Карлгоф. — Славу богу, мы спасены! Ваше высокопревосходительство, прикажите задержать этих двух разбойников! Они слишком много теперь знают…

Серебряков сделал несколько шагов к проводникам.

— Русское командование благодарит вас за важную услугу, которую вы оказали. У меня сейчас нет ничего, чем я мог бы вознаградить вас, — твердо выговаривая слова, произнес вице-адмирал на ногайском наречии, которое, как он знал, цебельдинцы понимали. — Но если вы спуститесь в долину и придете ко мне, я прикажу снабдить вас всем необходимым — солью, мукой… Можете передать это всем жителям Псху. А теперь ступайте!

Проводники молча поклонились, приложив ладони к груди, губам и лбу, повернулись и неторопливо начали спускаться с перевала.

А Серебряков уже смотрел на Север, куда сползали гребнистые отроги Марухи и где за снегами, за лесными чащобами, которые еще предстояло пройти, лежала Кубань.

IX

«Милостивый государь Лазарь Маркович!

Доблестная военная жизнь Ваша дает мне право говорить с Вами откровенно, несмотря на чувствительность предмета. Согласившись на просьбу сына, Вы послали его в Севастополь не для наград и отдыха; движимые чувством святого долга, лежащим на каждом русском, и в особенности моряке, Вы благословили его на подвиг, к которому призывал его пример и внушение, полученные им с детства от отца своего; Вы свято довершили свою обязанность, он с честью выполнил свою. Почетное назначение — наблюдать за войсками, расположенными в ложементах перед Камчатским люнетом, — было возложено на него как на офицера, каких не легко найти в Севастополе, и только вследствие его желания. Каждую ночь, осыпаемый градом пуль, он ни на минуту не забывал важности своего поста и к утру с гордостью мог указать, что бдительность его была недаром; с минуты его назначения неприятель, принимаясь вести работы, не подвинулся ни на вершок.

Несмотря на высокое самоотвержение свое, ни одна пуля его не задела, а всемогущему богу угодно было, чтобы случайная граната была причиной его смерти — в час ночи с 22 на 23 число он убит!!