На суше и на море - 1985

— Ну у нас привычка. И то после полета не сразу в себя приходишь. Надо согнать длительное напряжение, расслабиться, а это дается не сразу. Казалось бы, устал донельзя, а ни сна, ни аппетита нет. Сначала только на острые закуски тянет да на горячий чай. Вот примешь горячий душ, тогда уже и в сон клонить начинает.

Я покрутил головой.

— Да-а, — повторил я, — работа у вас, мальчики…

* * *

В Певеке садились уже ночью, на ярко освещенную полосу. После тринадцати часов грохота моторов уши заложило словно ватой. Мало того, когда я выскочил на землю, меня повело в сторону, ноги не слушались. Лебедев, хохоча, подхватил меня под руку.

— Качается землица-то?

— Качается, — сознался я. — Иду, как по волнам. Ну и дела! Вот уж не думал…

— Ничего, ничего, — прогудел он. — В порядке вещей. Скоро пройдет, Земная болезнь называется. С непривычки трудно, потом ничего.

Мы расстались у входа в штаб. И действительно, к тому времени я снова твердо стоял на ногах. Несмотря на поздний час, штаб кишел народом. В приемной встретили старые знакомые — полярники, расспросам не было конца. Василий Федотович Бурханов был на переговорах с Москвой. Ждать пришлось долго: ему, контр-адмиралу, начальнику проводки, дел хватало по горло.

К тому времени, как он появился, я успел досыта наговориться с друзьями. Он пригласил меня в кабинет и начал расспрашивать о делах. Я был еще настолько полон виденным, что адмирал вдруг приостановился и зорко глянул на меня.

— Что с тобой? Ты какой-то… встрепанный…

Я не удержался и выложил свои восторги. Несмотря на занятость, Василий Федотович слушал внимательно и кивал головой.

— Да… Да… Да… Кстати, разведка была на редкость удачна. Ледокол уже вывел танкер к чистой воде и возвращается за другими судами. — Он сделал паузу, видимо, чтобы сильнее меня поразить.

— Здесь для вас царский подарок.

И он сказал мне то, что я уже знал от командира группы, — о картошке.

— Ну что? — с торжеством спросил он. — Примете? Или передать здесь, в Певеке?

Признаться, я решил подыграть начальству. Зачем обижать хорошего человека? Вы бы посмотрели, как он радовался, — подарок-то ведь действительно царский!

— Что вы, что вы! — чуть не в голос закричал я. — Конечно, примем. Сколько лет живой картошки не видали! Не знаю, как благодарить…

Он махнул рукой.

— Благодарить… Сохраните ее и пустите в дело без потерь, вот и благодарность. Там знаешь как старались? Каждая картошка в папиросную бумагу обернута. Что твои лимоны. — Он засмеялся и отпустил меня.

Только прощаясь, я заметил, до чего усталые у него глаза.

* * *

— Вот и весь мой «героический» вклад в дело дедовой разведки, — громко закончил Николай Иванович. — Сколько лет буду жить, на Большую землю вернусь, а никогда не устану радоваться, что довелось повидать такое…

— А про певекский «южак» ты знаешь, Суржин?

— Нет, не знаю. Это что — серьезно, опасно?

Николай Иванович задумался и после паузы продолжал:

— «Южак» — местное явление природы. Происходит оно, видимо, оттого, что в лабиринте гор, прилегающих к берегу моря, образуется естественная аэродинамическая труба. И вот по этой-то трубе, из-за разницы температур юга и севера, по направлению к Певеку через гору Путак устремляются южные потоки воздуха со страшной ураганной скоростью, сметая все на своем пути… А ты говоришь — бора!

Суржин даже поперхнулся при столь неожиданном повороте темы. Он отложил вилку и съязвил, не желая оставаться в долгу:

— Ну да… Две минуты назад можно было подумать, что вас больше интересует картошка.

— Сейчас тоже, — подтвердил Николай Иванович и протянул тарелку хозяйке. — Одно другому не мешает.

Николай Сиянов

АППЕРКОТ

Рассказ

Худ. Н. Хорина

Не было сна, какое-то тяжелое полузабытье, бесконечные качели, но вот он почувствовал, как судно швырнуло и завалило особенно сильно, до предела. Перехватило дух, замерло сердце. Он почти стоял на голове, подбородок плотно к груди, а ноги вверх: туда или сюда? Вернется судно на киль или уйдет мачтами вниз? Он напрягся, сжался, как будто мог своим весом удержать равновесие, не дать судну перевернуться. Страх был мгновенный, острый, но так же быстро исчез: нет, не может быть, чтобы туда, не может — и все. С кем угодно (море есть море!), но только не с ними.

Старенький рыболовный траулер, как ванька-встанька потрепетав на гребне волны, начал мало-помалу выравниваться, рухнул вниз. Алика потащило по одеялу назад, джинсы задрались и перекосились; рубаха вылезла, оголив спину. Теперь вся нагрузка перешла на ноги; шея и голова отдыхали.

Над головой у тусклого продолговатого плафончика болтались на гвозде часы. Он лег в час, сменившись с вахты и пообедав, и приказал себе проснуться ровно в два. Он приучал себя к графику, жесткому, поминутному. Иногда не получалось не по его вине: не было сна. Но сейчас еще оставалось целых семь минут, отведенных отдыху, и он позволил себе расслабиться, поваляться просто так.