На суше и на море - 1987

…Уже в автобусе, который курсирует между Белореченском и Паловой, отвозя и забирая школьников, я почувствовал, что новая встреча с Мужиково будет в высшей степени неожиданной. Когда машина остановилась посреди леса, Анатолий сказал: «Все, встали и пошли!» Я смотрел и не верил глазам своим: какое красивое и ухоженное место! Еловые куртины — и тут же рядом коттеджи; березовые рощицы — и стройные ряды брусчатых домиков, все уютные, ладные, затейливые, а между ними — дощатые тротуары. И никаких сараюшек, опилок, изломанной, измочаленной древесины по обочинам. Каждое жилище было поставлено с таким учетом, чтобы защититься при случае от стылых ветров и снежных заносов. Бетонное полотно дороги осталось в стороне, там же, за лесом, разместились пилорама, нижний склад, котельная и другие службы нового лесопункта. Архитектура поселка вырастала из местности, а не навязывалась ей извне. Чувствовалось, что проектировщик не ошибся, поставив дома именно там, где они просились. Все постройки вошли в живой организм природы и срослись с ней воедино.

Поселок был удобен и современен, но мне не хватало в нем угодных сердцу избушек и амбаров, прилепившихся к берегу реки. Ведь память человеческая всегда хватается за знакомые ориентиры.

По утоптанной тропинке, мимо жилых домов и контор мы вышли к тому самому угору, где я фотографировал когда-то хозяина Мужиково с собаками, и очень обрадовался, что все оказалось на своем месте — и замоховевшие амбары на «курьих ножках», и две избушки с подслеповатыми оконцами, и ряды полуобвалившейся изгороди. Чуть в глубине выделялся свежим тесом недавно поставленный дом, где жил Старцев-сын с семьей, а справа размахнулись опоры железобетонного моста через реку. По нему катились тяжелые лесовозы со штабелями разделанной древесины.

Во внешности Ивана Васильевича не было ничего примечательного, да и ростом не вышел, а голос такой трубный, раскатистый.

— Жонка, принимай гостей! Ставь самовар… щи ставь. Историческое дело!

Был он весь нараспашку, весь от души, весь из острых граней и крутых, необъезженных страстей — быстрый, горячий, импульсивный. Подумалось о том, как больно, должно быть, достается от него людям с вялым, разлинованным мышлением и какое воодушевление испытывают молодые плотники, работающие с ним вместе на строительстве. Потому что именно молодым нужен такой наставник. А ведь образования-то всего четыре класса.

Еще в Пановой Анатолий рассказал мне такой случай. Весной 1949 года на Пинеге образовался гигантский залом древесины. Хозяином при молевом сплаве всегда является река, и тут она решила испытать терпение людей. Вовремя пустить лес в реку — это искусство сплавщика. Если начать окатку бревен раньше срока, то бревна по стремнине примчатся к — запани и будут давить на нее огромным своим весом, помноженным на скорость течения. А если немного промедлить, то лес разнесет по заводям, посадит на песчаные мели — прощай высокосортные балансы, брус, штакетник. Чутье сплавщика — это чутье крестьянина-сеятеля, знающего положенное время.

Но тут случилось так, что в узкой горловине застряло сразу двадцать тысяч кубометров. Река желтого леса, выплескивая воду на берег, растянулась на добрых два километра. И затор все ширился, разбухал: хаотичными рядами бревна залегли до самого дна, громоздились наверх. Опытные сплавщики сбивались с ног, пытаясь выцарапать из завала опорные деревья, чтобы сдвинуть бревенную массу с мертвой точки. Инженеры леспромхоза мобилизовали всю имеющуюся технику, опутали залом металлическими тросами, с натугой ревели трактора — все напрасно… И тут вышел самонадеянный парнишка-сплавщик и сказал: надо взрывать! «А потери? — спросил его начальник Антипин. — Мне под суд идти неохота». «Потери… они, конечно, будут, — согласился парень. — Но я все рассчитал, глядите». — И он показал, в каких местах нужно заложить аммонал и сколько. Взрыв огромной силы потряс реку, и бревенная «конница» понеслась к генеральной запани Печки. Потери, как потом выяснилось, составили около десяти процентов. В боевых условиях за такую операцию полагался бы орден: как-никак стратегическую смекалку проявил человек. Но Ваньке Старцеву вручили кирзовые сапоги, и он был счастлив.

Анатолий все пытался подзудить его, чтобы он сам рассказал эту историю, но Ивану Васильевичу припоминались какие-то смешные казусы, которые с ним тогда приключались, — и как он «напужался», «оплошался», и как растерялся, и какой нагоняй получил от начальства. Долго не утихал его громоподобный рык, заглушаемый раскатами смеха. И при каждом удобном случае он не забывал вставить: «Историческое дело!»

После обеда Иван Васильевич повел меня в новый поселок. И повел в обход, окольной, одному ему известной тропинкой, по которой в детстве он гонял коней на водопой.