На суше и на море - 1987

— Интересно, куда это «генерал» пойдет?

— В соседний район, в Горку, — отвечал гидрограф.

— Восемьсот тонн кирпича — ого-го! — хозяйственная душа не могла спокойно взирать на эту гору стройматериалов. — Это ведь три домика можно собрать двухквартирных и еще на детсад останется… Жалко, очень жалко!

— Что «жалко»? — не понял Епифанов.

— Капитана жалко, — с хитроватым подвохом заметил хозяйственник. — Все равно ведь на мель сядет. Там, дальше, такие мели пойдут — ого-го! А я бы, к примеру, кирпич принял и оприходовал бы по накладной. А?..

Григорий Яковлевич впервые за время плавания рассмеялся:

— Не дождешься!.. Василий Егорович Шпикин там капитаном, тридцать лет плавает.

— А-а-а… все ясно, — с сожалением вздохнул человек и пошел к другому судну: может быть, там что-нибудь перепадет.

Уже выйдя из Суры, мы увидели «Ватутина» в действии. Заметив самоуверенный ход волжского танкера, Шпикин предупредил его по-хорошему: не зарывайся, мол, парень, а то наплачешься — Пинега суеты не любит!.. Но капитан с замашками лихача-гастролера, привыкший всюду брать нахрапом, посмеялся над ним по рации: всякий «утюг» учить меня будет! Однако Шпикин и виду не подал, что обиделся: «Послушай-ка, «Кострома», я ведь здесь двадцать восемь навигаций провел. Если с грузом сядешь — под суд угодишь, и я первым пойду в свидетели»… Послушался-таки лихой волгарь, совершил маневр левым бортом и благополучно подстроился в кильватерную колонну.

Вот уже сутки наш «Путейский» шел без остановок. Прошлой ночью мы оторвались от первого каравана, возглавляемого «Генералом Ватутиным», чтобы подготовить для него речную обстановку, и на полных парах устремились к Горке. Ближайший водомерный пост сообщил угрожающие уровни паводка: 17 мая — 417 сантиметров, 18-го — 431, 20-го — 445 сантиметров.

При последней цифре Епифанов даже подскочил: «Ну и дела, ну и приключения!» В его жизни это была одна из самых рекордных отметок. Больше всего гидрограф опасался за пойму: «Вот где будет работенка! При такой воде все знаки, должно быть, унесло!»

Я несколько раз бывал в верховьях Пинеги, но о пойме слышать не приходилось. Речка как речка, течет в высоких цветочных берегах, трава по пояс, жаворонки в небе, кой-где осина, ива, березняк; на горизонте бродят идиллические стада, а в тихих омутах удят рыбу деревенские ребятишки — окуня, сорогу, ельца.

Пойма открылась неожиданно. Я даже не сразу сообразил, что это и есть то самое место, о котором говорил гидрограф. Помню, летом здесь были крутые откосы, увенчанные густыми шапками зарослей, и смотреть на них приходилось задрав голову.

Мы плыли среди этих зарослей, и казалось, что наша дорога сейчас упрется в них, остановится и мы окажемся в тупике. «Путейский» лавировал среди ольхи и ивы. А кругом острова, острова! По колено в воде стояли скрюченные деревья-подростки с клочьями грязной пены, трещали нижние ветки — била, заливала их наша волна. На первый взгляд все оставалось на своих местах — и вода, и кусты, и деревья. Но где Пинега, где фарватер?

На одном из островков, где посуше, мы вбили столб, укрепили на нем два белых щита. Один обращен назад — к створу, который уже пройден, другой нацелен вперед, на избушку, — там предстоит новая работа.

Если раньше я чувствовал себя узником леса, то теперь не на чем было остановить взгляд. Он тонул в сумасшедшем разгуле полой воды. Она не пощадила ни створы, ни совхозные поля с нежными заплатами озимых. Там, где раньше бродили стада, плавали ящики, бревна, сорвавшиеся с причалов лодки и даже сани. Залитый по кабину, стоял старенький «Беларусь» — памятник нерадивому трактористу. И кругом змеилось множество течений с резкими перепадами высот. В одном месте они сливались в единый плотный жгут, а в другом расходились в стороны, образуя пенные воронки. Иногда казалось, что катер плыл в гору.

Серое небо опрокинулось, смешалось с водой, нахлестывал мелкий ситничек. По разливу, как пьяный разбойник, гулял ветер и делал с судном что хотел: рвал снасти, тащил на мели, захлестывал борта. Волны шли скачками, сминая друг друга, они были похожи на взлохмаченные гривы лошадей. С надрывом ревел мотор, и дважды на большой скорости мы врезались в берег. С оглушительным звоном лопнуло стекло в рубке.

Речники во главе с Епифановым ловко орудовали топорами и баграми, и после нас по пенному извилистому следу оставался стройный коридор белых и красных вешек. По этому коридору — фарватеру — караваны судов придут в Горку.

Мужиково: третий сюжет

— Ну что… пофантазируем? — по-свойски подмигнул мне Анатолий Мысов. Он переминался с ноги на ногу, выказывая всем своим видом полную готовность ехать, двигаться, лететь куда глаза глядят. Зимний охотничий сезон у него давно окончился, а весенний еще не начался — нечем заняться вольному человеку! Поэтому мое появление в верхнепинежском поселке Палова Анатолий расценил как возможность встряхнуться, развеяться, повеселить, распотешить душу. Куда только подевалась его былая степенность и спокойная рассудительность!