— Даже и самое имя Камчатка произносится ныне со страхом и ужасом, — начал Крузенштерн. — Две причины тому усмотреть можно. Первая — чрезмерное отдаление земли той от главных благоустроенных мест России, а вторая — скудность и суровость природы. Всякий представляет себе, что это царство голода и холода, одним словом, совершеннейшая бедность во всех видах. Но может ли быть великое отдаление причиной бедственного положения Камчатки? До порта Джаксон и Новой Голландии англичанам нужно добираться не менее пяти месяцев, но за двадцать лет они сделали это место цветущим… А климат? Что ж, зима в Европейской России столь же продолжительна. В этом отдаленном крае вызревают хлеб и многоразличные овощи. В Петропавловске все офицеры заготавливают их сколько потребно со своих огородов, а в Нижнекамчатске и по берегам реки Камчатки почва столь хороша, что приносит ржи в восемь, а ячменя в двенадцать раз больше посева. Мы получали оттуда не только картофель и репу, но и огурцы, латук-салат, прекрасную капусту…
Румянцев слушал со вниманием. Да-да, все доводы капитана разумны, он приводит цифры, говорит о том, что и откуда можно завозить на Камчатку, и не из-за тридевяти земель, а тут же, по соседству. Выходит, на Камчатке надлежит разводить все виды скота, строения нужны крепкие и прочные, и оные дешевле возводить из кирпича, нежели из привозного лесу. И о рыбных богатствах края вел речь Крузенштерн, и о пушных, и о минеральных источниках, весьма здоровье укрепляющих. Но осуществимы ли прожекты сии? Чиновники бесчестны и корыстолюбивы, купцы невежественны и алчны. Некому блюсти интересы государственные. Румянцев прошелся по комнате, мягко ступая по ковру, опять сел в кресло напротив капитана, заговорил о Русской Америке.
— Россия, вышедши на тихоокеанские просторы, обеспокоила успехами своими могущественные государства, имеющие там свои собственные интересы. Обеспокоила, — повторил саркастически Румянцев. — А что державы сии? Воюют, все воюют в своих колониях, то англичане с французами, то янки с англичанами из-за канадских провинций, а все вкупе — с индейцами. А карты посмотреть — одни пятна белые. Земли обширнейшие, не токмо не заселенные, но и не проведанные вовсе. Знаешь ли, милейший Иван Федорович, когда Квебек основан? Двести лет назад. Маккензиева книга вышла сейчас в Петербурге. Прошел Маккензий со своей партией от озера Атабаски по реке Пис-Ривер и другим путям водным до Ледовитого моря и Тихого океана в 1792 году только. А наш-то Григорий Шелехов, Колумб российский, достиг американского берега куда как ранее и без кровопролития, шума и реляций основал там остроги и поселения. Так что ж? Узнал некий Ледиард, американец, о богатствах пушных на островах, Прибыловым открытых, устремился все выведать доподлинно. Хитростию проник в Петербург, добрался до Иркутска, потом до Якутска, еле восвояси выдворили…
Камердинер принес кофе. Румянцев стал задумчиво его прихлебывать. Крузенштерн последовал примеру графа, наслаждаясь ароматом напитка.
— Ну раз о Российско-Американской компании заговорили, так вот тебе еще новости, Иван Федорович, — хозяин кабинета сделал несколько глотков, отставил чашку и приложил к губам салфетку.
— Доброхот твой, камергер Резанов, отбыв с Камчатки в Русскую Америку, провел с Лангсдорфом зимовку тяжелейшую в Новоархангельске. Умирали там с голоду люди. Восемнадцать человек земле предали, остальные еле ноги волочили. Правильно рассудил ты, Иван Федорович, и на Камчатке, и в Русской Америке заводить надобно и пашню, и огороды… Да пока суд да дело… Решил Резанов отправиться в южные земли американские. И это ход верный: испанцы-то богатейшие колонии там имеют. Отбыла в конце зимы «Юнона» из Новоархангельска в Калифорнию.
— Чем же дело кончилось и кончилось ли?
— Резанов-то не зря наследником Шелехова считается. Унаследовал не только богатство рыльского купца, сильно, впрочем, молвой преувеличенное, но и планы его обширные, государственного размаха планы. В Сан-Франциско тамошним властям сообщили мы, что посланник российский туда направлен. Встретили Резанова хорошо. С губернатором де Аррилагой договорился он о поставке большой партии продовольствия. А паче всего об основании поселения российского на землях калифорнийских.
Спасши Новоархангельск от голода, поспешил камергер в Петербург. Да, видно, не соразмерил сил своих с принятым на себя грузом. Не довелось ему добраться до столицы. Расхворался в дороге, а в Красноярске совсем слег. Там и похоронили камергера. Но, как говорится, слаб человек, да велики дела его.
Крузенштерн склонил голову, услышав столь печальную весть. Давно уже отошли для него на задний план личные взаимоотношения с этим человеком. Сейчас он искренне сожалел о безвременной кончине камергера. Большая потеря для компании, да и для всего великого дела освоения заокеанских земель.
— Ну а что же наш бравый Лангсдорф? — с тревогой спросил Крузенштерн. — Знаю, пустился он в большое путешествие по Камчатке. Вестей давненько от него никто не получал. Меня уж и из Германии о судьбе его запрашивали.