На суше и на море - 1987

Но это обманчивое впечатление. Пинежье подновилось в последние годы, увеличилось население, вырос экономический потенциал края. Словом, жизнь здесь идет таким же ходом, как и всюду на русском Севере. В тайге работают трелевочные трактора, и лесовозы вывозят серую пупырчатую елку и медноствольную сосну. Пинежье — один из крупнейших лесозаготовительных районов Архангельской области. На полях, укрытых от арктических ветров, зреют урожаи кормовых трав, ячменя, овса, картошки… Тишина древних сел озвучена треском моторных лодок на реке, звонкой декламацией есенинских строк из раскрытых окон школы: «Тихо дремлет река, темный бор не шумит…» А рядом, в конторе совхоза или лесопункта, обсуждают планы лесозаготовок, решают судьбу богатой пинежской поймы…

Давно я не был на Пинеге. Давно не слышал крутую и протяжную северную речь, которую без всякого преувеличения можно бы положить на ноты. Давно не видел своих пинежских друзей и знакомых: как они там, что нового в их жизни? Правда, некоторые приезжали ко мне в Москву, со многими я переписывался. Но письма — это не в счет: что можно узнать в куцых строчках поздравительной открытки?.. И вот когда я увидел разложенные веером полторы сотни слайдов, выполненных одним столичным фотографом, недавно побывавшим на Пинеге, и не узнал многих своих знакомых… я понял, как давно не был там. И принял решение: в дорогу, срочно собирайся в дорогу!..

Синий лес, белая вода

Что такое весенняя ночь на Пинеге? В сущности это и есть утро. Медленное, праздничное, нескончаемое утро, которое встречают, не дожидаясь восхода. Море белого, жемчужного света накатывается волнами вездесущей, рвущейся ввысь музыки. Куда ни посмотришь, нет ни единой тени — все скрадывает слепящий и ровный свет. Кажется, что солнце не ушло за горизонт, а вселилось в хмурый безлюдный лес, спящую реку, в плывущие по реке бревна. Еле слышен щебет просыпающихся птах. Разбежавшись с высокого берега, падает в реку ручей, и там, где он упал, клубится розовый пар…

Наш путейский катер стоял у впадения Пинеги в Северную Двину, и я видел белую летящую реку, синие леса за рекой и льдины, похожие на груды грязного хлопка. Еще несколько дней назад они бились в причальные стенки, стонали и лязгали, как товарный состав со ржавыми тормозами, вставали на дыбы, с отчаянием заламывали к небу ноздреватые истаявшие бока, а потом обессиленно падали, разбивались и плыли дальше.

Ночью в каюте я просыпался от этих звуков и выходил на палубу слушать реку. В сиянии белой ночи она выглядела непрерывно движущимся конвейером, и только темные смерчи куликов и уток да прошлогодние бревна-, уткнувшиеся в берега, нарушали привычные цвета половодья.

Вздрогнув всем телом, как застоявшийся конь, наш катер развернулся против течения и вошел в устье Пинеги. Он шел прямо по льдинам, утюжил их своим днищем, и те, сшибаясь лбами, с затяжным стоном погружались в воду и с шумом выныривали из-под кормы, как мертвецы у Гоголя. Инженер-гидрограф Епифанов, «король здешних вод», заставлял маневрировать судно вдоль берега, выбирая подходящий зазор между крупными льдинами, чтобы не повредить корпус. Время и река торопили нас.

Дело в том, что большинство населения Пинежья живет вдоль берегов, и только река позволяет снабжать села, деревни и поселки необходимыми товарами, техникой, горючим, строительными материалами, удобрениями. Все это доставляют пинежанам караваны судов из Архангельска и Котласа. Раз в году, едва схлынет ледоход, более ста грузотеплоходов, танкеров и буксиров с баржами заходят в Пинегу и по большой воде следуют до самых верховьев. Каждый лесопункт, каждый совхоз знает, какой груз и на каком судне нужно встречать. На всю эту операцию река предоставляет не более двадцати дней: пропустит теплоходы, даст им возможность разгрузиться — и навигация закрывается до будущей весны. Следом за возвращающимися судами движется молевая древесина и буквально наступает на пятки последним караванам.

Этим караванам мы прокладываем путь — обставляем фарватер створными знаками, ставим на мелях вехи. Однако у реки, свой график, часто не совпадающий с графиком речного пароходства, и поведение ее непредсказуемо. Пинега течет согласно своей природе, как текла, быть может, сотни веков назад, еще в доледниковый период, и нет ей никакого дела до людских забот и грузопотоков. Уж кто-кто, а Епифанов знал ее неуправляемый характер.

— Разве это река?! — охотно откровенничал со мной Григорий Яковлевич. Капли пота на его лице смешивались с каплями первого дождя. — Вот где она у меня сидит! — И ребром ладони он хлопал себя по шее. — Двадцать навигаций здесь провел, и всякий раз — как впервые. Попробуй доверься этой воде, ослабь внимание! Не река — а тысяча и одна ночь…