«Точно, пришельцы, — решил я, — хоть и не похожи. Да они и должны быть непохожи. С чего это им быть похожими. Это совершенно превратное представление, что пришельцы зеленого цвета и с тремя глазами. Пришельцы могут быть и обычными, как я. Меня тоже кто-нибудь может принять за пришельца, а между тем я обычный человек. Может быть, у них мимикрия, — подумал я. — Чтобы не пугать людей. Вот я бы, например, со страху умер, если бы они явились мне в настоящем виде, а так — ничего. Интересно, чего они от меня хотят? Наверное, просто изучают. Запоминают внешний облик и прочее... А что если они хотят отнять у меня кота? — с тревогой подумал я. — Скажем, для каких-нибудь научных целей. Для экспериментов. Точно, хотят, — подумал я, — хотят отнять и — пришельцы. Ни за что не отдам, — подумал я, — не отдам, а в случае чего буду защищать его до последней капли крови».
Но тут один из них, среднего роста и с умным лицом француза, протянул руку и осторожно погладил кота. «Француз» улыбнулся.
— Схъ-бр, — фыркнул «француз», и я понял, что он никакой не пришелец и не француз, а глухонемой. Я это по произношению понял, потому, как он сказал.
Я с облегчением вздохнул.
— Нет, не сибирский. Он бухарский, — ответил я так, чтобы он видел мои говорящие губы.
— Рхъ-мън? — щелкнул похожий на француза.
Я не понял, что он спросил, но на всякий случай ответил отрицательно, что кот бухарский.
— Бхръ-стъ? — напряженно спросил он снова.
На этот раз я понял, о чем он спрашивает. Понял также и предыдущий вопрос, и что он имел в виду, когда сказал это «Бхрст». Это означало — Бухарест, который он в данном случае спутал с Бухарой. Поэтому-то он и спросил меня про Румынию, имея в виду, что Бухарест там находится и даже является столицей этой дружественной страны. Недоразумение вышло из-за дефекта моего глухонемого произношения или артикуляции. Да, скорей, из-за артикуляции, потому что глухонемые в отличие от французов умеют читать по губам, я же при этом не имел достаточной практики, чтобы отчетливо произнести название города, давшего имя породе моего кота. Теперь, осознав свою ошибку, я постарался как можно яснее выразить понятие бухарского кота, для чего я сказал это одними губами, даже без шепота, не говоря уже о крике. Ведь глухонемому кричи не кричи, он все равно не услышит, на каком бы языке ты не кричал, тем более, что я и не знаю французского языка. Вот моя жена, она знает. Она знает много языков, в том числе и французский. Да, у меня образованная жена, просто очень образованная. Мне захотелось рассказать глухонемым о своей жене. Вообще о своей жизни, а может быть, даже о своих тревогах и сомнениях. Да, поделиться. Учитывая их дружелюбие и расположенность... Поделиться своими чувствами: про лампочку, например, как она отражается, да вот хоть и про химчистку... Но я понимал, как это сложно, и поэтому только сказал глухонемому французского типа:
— Нет, не Бухарест, Бу-ха-ра. Да, Бухара, — повторил я, стараясь подражать ему в произношении.
— Бхръ-ахъ, — улыбнулся глухонемой. Он приложил руку к галстуку на груди.
— Йя бхлъ, — пролаял он, то есть как бы пролаял: он, конечно, не пролаял, потому что глухонемые не лают, а говорят, просто его речь была так отрывиста, что походила на лай. — Бхлъ в Бхр-хъ, — он внимательно и с улыбкой посмотрел на меня.
«Да, конечно, они все понимают, — продолжил я свою предыдущую мысль. — Вот, он понял, что я — про Бухару, а не про Бухарест, то есть — про бухарского кота. Он даже был в Бухаре. Он, наверное, вообще много путешествовал, и в том числе в Бухару, наверное, этими путешествиями он значительно расширил свой кругозор, и вот теперь он понял, что мой кот — это бухарский кот, а вовсе не румынский, как он сначала подумал. Что ж, глухонемые тоже могут ошибаться так же, как и все люди. Человеку свойственно ошибаться — это еще древние поняли. И тем не менее глухонемые способны многое понять, эти, во всяком случае. О, глухонемые иногда бывают очень тонкими людьми, это мы только думаем, что они заняты исключительно своими проблемами. Может быть, из-за того, что они не слышат музыку и, следовательно, не могут ей наслаждаться, однако я знаю многих людей, которые прекрасно слышат музыку, когда она есть, но все равно что не слышат, так как равнодушны к ней. А глухонемые — наоборот: если бы они могли слышать музыку, еще как бы они ей наслаждались. Это потому, — объяснил я себе, — что эти глухонемые, может быть, и не все, но эти — тонкие люди, они многое способны понять. Конечно, не зная их языка, я не могу рассказать им про лампочку, про то, как она накаляется, выразить все это, но вот, скажем, про химчистку... Про это я вполне могу им объяснить, — подумал я. — Отчего же?.. Вполне могу объяснить.
Я думаю, они поймут. Уж читать-то они точно умеют. А если они умеют читать — о чем же здесь говорить? Остальное и без слов понятно».