На Востоке

— Э, брось! — смеется Шлегель. — Ты бы врать научился складнее. Какая такая у тебя любовь к природе? Откуда?

— Утром проснусь, лежу в кровати — и вот встает она, берет за сердце, природа. Слышу, как начинают пилы. Эх, батенька мой, был бы в музыкант, в б тебе записал. Вот начинают паровые пилы. На быстром ходу волнуется сталь и поет певучим голосом, с переливами. Тут сразу можно догадаться, какую она породу пилит. Кедр не даст такого звука, как дуб, но береза, брат ты мой, если на хорошее бревно попадешь, как соловей заливается… А за паровыми пилами вступают электрические — аккордами, рывками, за ними — ручные, грубовато, тзи-тзи, вроде аккомпанемента, и так все сольется вместе, и так звенит сообща, что хоть подпевай… Я, бывало, всю стройку слышу. Мне и смотреть не надо, я и так понимаю, что где.

— Так это ты всюду можешь иметь, какая ж это природа? — говорит Шлегель, вставая. — Это, Гаврила Ефимович, строительство, а не природа. И потом в Арктике, брат, никаких лесов нет. Не выдумывай зря. Вот тут, я помню, прекрасная березовая роща была, — говорит он, подходя к окну. — Когда мы в первый раз приземлялись с Севастьяновым, я ему сказал: «Помяни мое слово, вырубят рощицу месяца в три».

— Три не в три, а за год истребили, — сказал Марченко. — Теперь заново озеленяем город.

— А все Янков спилил. Музыку их слушал, — смеется Шлегель. — Как агрономы твои? — спрашивает он Марченко.

— Опыты не плохи. Овощ растет превосходно, а вот с хлебом беда — вымокает.

— Осенью, имей в виду, снимем тебя с хлебного снабжения, — говорит Шлегель. — Поднажми на агрономов. Слово мое твердо.

— Тогда снимайте меня самого, отдавайте под суд. С ума вы там посходили, в крае! — Руки Марченко так дрожат, что он не в состоянии закурить. — Апельсины тебе, может, еще надо?

— Слыхал, что в Манчжурии делается? Как ударят по нашей границе, так обходись своим хлебом, ни грамма не дадим, понял?

— Им что, они хоть завтра стукнут.

— Ну, значит, с завтрашнего дня и ешь, что посеял.

— В какое дело вы меня бросаете, — произнес Марченко шёпотом. — Все придется остановить, все. Одна будет думка теперь — хлеб. А разве я для хлеба город строил? Я заслужил, чтобы мне хлеб подвезли.

Янков сказал, откашливаясь:

— У меня, Генька, хуже твоего положение. Ты на обжитом месте, а я… — Он покачал головой. — И чего только с нами не бывает, скажи, пожалуйста. Изо льда мосты и острова буду теперь я делать.

— Ты?

— Я. Зверичев выдумал — изо льда разную чертовщину строить.

Марченко поглядел на него тусклым взглядом, грустно спросил:

— Какую такую чертовщину?

Янков стал объяснять, сначала смущенно, а затем оживляясь. Зверичев решил претворить в жизнь проект германского инженера Герке, предлагавшего строить плавучие острова из льда при помощи мощных холодильных машин. Схематически план постройки ледяного острова, — объяснял Янков, — заключается в следующем: мощный пароход-рефрижератор выходит в океан, имея на борту необходимое количество тонкостенных стальных или алюминиевых трубок, которым придана форма зигзагообразно изогнутых отдельных звеньев-блоков.

Некоторое количество таких блоков на поплавках спускается на воду, и через них пропускается холодильная жидкость. Трубы обрастают льдом, образуя основу будущего острова. Как только полученный ледяной блок достигнет достаточной плавучести, к нему подводятся новые звенья труб, и продолжается дальнейшее наращивание острова до нужных размеров.

Сверху ледяной остров покрывают тепловой изоляцией и бетонируют. На бетонированную поверхность может быть нанесен слой земли и разведена растительность. В первую очередь строят холодильную станцию, а затем — что угодно.

По подсчетам Зверичева, для поддержания острова в замороженном состоянии нужен ничтожный расход энергии, так как благодаря малой теплопроводности льда достаточно охлаждать лишь наружные и соприкасающиеся с водой поверхности острова.

Источником энергии для холодильных машин служит обычное топливо. Более целесообразно использование разности температур. На поверхности океана и на большой глубине, по методу Клода и Бушеро.

— Обоим не легче, — сказал Марченко, выслушав повествование Янкова.

Но Янков был уже в том блаженном состоянии одержимости, которое свойственно всем, начинающим новое и еще не всем понятное дело.

— То есть как же не легче?! — закричал он, и седые волосы его вздрогнули. Он не понял, что Марченко имел в виду свои горести. — Да ты ж вертани мозгами, чудак!

И, не замечая невнимания Марченко, он обгорелой спичкой стал чертить на скатерти квадраты и ромбы. Дело было не в островах, а в ледяных плотинах для электростанций, постройку которых Зверичев проектировал подобным же образом.