На Земле и в космосе

Достоинство этих глав в знании истории, нравов, обычаев среднеазиатских народов, кроме того, они вполне научны во всем, что касается мальчика-медведя. Герои книги понимают, что возвратить несчастное существо в человеческое общество невозможно, что киплинговский Маугли — всего лишь красивая сказка; «мауглизация» (такой термин употребляет Федор) не проходит для человеческого разума даром; ребенок, выросший в логове зверей, сам становится зверем. Разумеется, столь уни­кальный случай представляет огромный интерес для науки, но изучать психику Хуги можно только в естественной для него среде, не применяя никакого насилия. Так считал Федор, к такому же гуманному выводу приходит и Ильберс, разрезая веревку на пойманном Хуги и возвращая ему свободу, дикую свободу, без которой тот бы не смог прожить и нескольких дней...

Среди книг современной фантастики с ее непременными звездолетами, пришельцами, роботами, машинами времени близость «Сына Розовой Медведицы» к земле, к природе про­изводит очень свежее впечатление.

* * *

И все-таки, хотя и найдется в «годовом комплекте» еще несколько хороших произведений, посвященных Земле, основ­ные маршруты писателей-фантастов устремлены по-прежнему в космос, в космос, в космос... Но мы помним, что, как бы далеко ни забирались земные звездолеты, летят они ради Зем­ли, во имя Земли, движимые любовью к родной планете, самой красивой для нас, людей, среди всех галактик...

Интересное произведение написал уральский фантаст Сер­гей Слепынин — роман «Звездные берега». Приятно отметить, что в этой книге есть не только фантастика, но и фантазия. Объемно выписаны мрачные пейзажи планеты-пустыни Харды, где каждая песчинка под ногами — это чья-то спрессованная душа, успокоившаяся в царстве жуткого Абсолюта, конца, ту­пика, смерти всего живого, всего развивающегося. По контра­сту с Хардой встает радостная Земля XXIV века. Вообще го­воря, в земных картинах не так-то уж и много фантасти­ки — разве что транспортные средства необычны. А в осталь­ном — это наш сегодняшний, нетронутый, бережно сохраненный Урал. Добрые, красивые и отважные люди в этом романе вос­принимаются на фоне призраков Харды, а потому выглядят еще добрее, еще красивее. Автор улучшил свое произведение по сравнению с журнальным вариантом, хотя жаль, что не­которые дежурные фантастические ходы в нем все же остались.

Если С. Слепынин взял конфликт между Добром и Злом, между человечностью и антигуманизмом обобщенно, символи­чески, в масштабах Галактики, то братья Стругацкие в повести «Парень из преисподней» (сборник «Незримый мост») берут тот же конфликт в масштабах планеты, приблизив его к сегодняшнему дню, к нашим привычным представлениям, хотя действие повести разворачивается, вероятно, не ранее, чем в «Звездных берегах».

Повесть начинается на одной из похожих на Землю планет, где живут во всем подобные людям обитатели и где мы сразу попадаем на театр военных действий. Война ведется между двумя державами-хищниками, война грязная, несправедливая, не одухотворенная ни с какой стороны освободительными идея­ми, и поэтому Стругацкие описывают ее примерно в таких же тонах, как, скажем, Барбюс описывал ненавистную ему импе­риалистическую бойню. И вот на этой-то войне был смертельно ранен юноша-солдат, один из Бойцовых Котов — так называ­лись отборные части Великого Герцога, надежда и опора мест­ного режима. В переводе на современные понятия — штурмо­вики или эсэсовцы. Незамеченные никем земные разведчики перевезли на Землю (уже на нашу, настоящую Землю) обо­жженное и простреленное тело, и всемогущая медицина вернула его к жизни. Науке будущего доступны еще и не такие чудеса.

Тут становится очевиден замысел повести: столкнуть лицом к лицу с моралью совершенного, прекрасного мира, каким стала наша Земля, отравленное милитаристическими и шовинистиче­скими предрассудками существо, для которого высшее наслаж­дение — вешать пленных. Таким образом, Стругацкие выбрали для исследования и осмысления самые крайние полюсы проти­востояния в разворачивающейся нравственной дуэли. Как вло­жить парню в голову, что на свете есть не только злоба и нена­висть, но добро, доброта, братство всех людей, что его граж­данские соотечественники — это не дикобразы, которые лучше всего понимают тебя, если как следует поддашь им под крестец, что население противной стороны — не «крысоеды», а такие же люди, которые могут заслуживать и уважение и сострадание?