На звук пушек (СИ)

— Лейтенант! — вновь позвал Гренье все тот же наблюдатель, который успел и смениться, и вновь заступить на пост.

— Что у вас? — поинтересовался офицер. — Опять что-то привезли соседям?

— Нет, лейтенант. Впереди над лесом поднялась стая птиц.

— А как вы различили с такого расстояния, что это птицы?

— Так они полетели в нашу сторону. Часть их вон на поле села.

Лейтенант достал бинокль и посмотрел в указанную сторону.

На юго-востоке за пологих склонами, покрытыми полями, виднелись крыши Абонвиля, за которым на восток тянулся язык нескольких рощиц, тем не мене носивших гордое имя лес де ла Кюс.

Но теперь, на горизонте от леса к селению потянулась темная полоса. А над ней едва различимая пелена пыли. И это облако пыли медленно, очень медленно продвигалось. Видимое с такого удаления облако пыли могли поднять лишь тысячи и тысячи сапог на грунтовой летней дороге.

— Вот оно! — подумал Гренье, почувствовав стеснение в груди. — Вот оно!

Лейтенант опустил бинокль, достал из кармашка часы и посмотрел на положение стрелок, не вполне отдавая себе отчет, зачем это делает.

— Ну что, уже началось? — поинтересовался Дюпон.

— Десять пятьдесят пять, — всматриваясь в часы, произнес Гренье, но затем встрепенулся и ответил сержанту. — Далеко. Еще ничего не различить. Но скорей всего это неприятель.

— А может это наш заплутавший обоз?! — пошутил кто-то из солдат, и окружающие тут же рассмеялись.

— Может хлеб привезут, что нам задолжали уже за четыре дня.

— Этот хлеб уже превратился в галеты.

— Да уж, интенданты нам задолжали.

— Ваши пайки, ребята валяются вдоль дороги от Резонвиля. Что? Не видели?

Жратва и женщины. Что еще может служить темой разговоров солдат. Разве что выпивка. Вечные темы.

А в голове Гернье бухал колокол, и сердце стучало так, что казалось вот-вот выскочит из груди, проломив грудную клетку. Лейтенант посмотрел на подчинённых, удивляясь тому равнодушию, с которым те ожидали новый бой. Он удивился, что солдаты перед лицом неприятеля опять обсуждали еду.

Лейтенанту некстати вспомнилось оскалившееся в каком-то зверском рыке лицо прусского кирасира. И окровавленная голова французского солдата, падающего мертвым недалеко от Гренье.

Лейтенант постарался сделать как можно более невозмутимое лицо и стал всматриваться через бинокль в то место, где по его ожиданиям должны были появиться германские колонны.

Но прошло около часа, прежде чем стало понятно, что часть колон противника движутся по полю, нацелившись в промежуток между французскими 4-м и 6-м корпусами.

Гренье навел бинокль на лагерь соседей, где солдаты еще недавно готовили себе обед, а теперь сбегались от палаток, выстраиваясь побатальонно.

И тут за лесом гулко рявкнули пушки. Среди палаток вспухли клубы разрывов бомб. В обстреливаемом французском лагере суета приняла просто невообразимые размеры. Рушились палатки, опрокидывались котлы с похлебкой, которую так и не довелось попробовать солдатам. Там и здесь лежали тела убитых и раненных. Но постепенно из этого хаоса стал возникать порядок. Батальоны строились, вперед выбежали застрельщики. В сторону немецких батарей, не видимых Гренье из-за рощи, вынеслась конная батарея митральез. Через минуту послышались сперва одиночные выстрелы, затем стрекот «дьявольских кофемолок», а еще через минуту часть французских батальонов бросились вперед.

Лейтенант не мог этого знать, но это были батальоны из дивизии его дяди, и контратака была успешной. Французы нанесли существенные потери противнику, истребив большую часть батарей и даже захватили два орудия. Это знание наполнило бы Гренье гордостью, но сейчас офицера переполняли очень сложные чувства: волнение, тревога, ожидание. Стыдясь своей растерянности в позавчерашнем деле, лейтенант всей душой хотел сегодня проявить себя храбрым и толковым офицером. Но не ощущал той уверенности, которой должен был обладать каждый достойный командир. Так им твердили на лекциях в Сен-Сире.

Со стороны Сен-Прива послышались звуки горна и команды, неразличимые из-за дальности.

— Строиться! — прокричал Гренье.

Оглянувшись он увидел, что два батальона их полка, стоявшие сразу за ними, начали строиться в походные колоны. А одна из рот уже марширует на запад в сторону Сен-Мари. Два батальона сегодня по сути и составляли 94-й полк. По штатам полк должен был начитывать четыре тысячи штыков, а после Резонвиля в списках числилось всего две с половиной тысячи человек. А в реальности, наверно еще на сотню-две меньше, даже если считать всех обозных, которых во французской армии почему-то числили строевыми.

В поле, к тому месту где стояла рота, во главе группы солдат и офицеров торопливо шагал Капитан Леру.

Гренье подтянулся, оправил мундир:

— Выровнять ряды!

Германцы шли большой силой. Не меньше двух дивизий. А возможно и целым корпусом. Пока оценить количество наступающих войск не представлялось возможным. А на западе еще пылили колонны. Не надо было быть военным гением, чтобы понять: боши проводят фланговый обход. А командир корпуса, чтобы затруднить их движение в качестве аванпоста направил в Сен-Мари наличные батальоны 94-полка.