На звук пушек

Вместо того чтобы кратко ответить «да» или «нет», математик сообщил каким разделам этой науки он посвятил свои занятия, и какие из них и как связаны с баллистикой или имеют нечто общее, а какие нет.

Заодно выяснилось, что, не смотря на молодость, Дарбу уже имел несколько работ по математике, получивших высокую оценку в научном мире. Дарбу с удовольствием перечислил эти работы, так и научные журналы, в которых они были напечатаны.

– Садитесь в коляску, – вклинился в монолог ученого Шеварди. – Расскажите все по пути. А я, в свою очередь, введу вас в курс дела. Вам сообщили, какую работу предстоит выполнить?

В помещении Депо, где располагался кабинет Шеварди, подполковник познакомил математика с Бомоном. В этот раз, выполнив все требования этикета. И в этот раз Дарбу вспомнил о переданном ему генералом рекомендательном письме. К слову, Дидион отозвался в своей записке весьма комплементарно о подателе.

Несмотря на свой вид «ученого не от мира сего», Дарбу сразу ухватил суть того, чем ему предстоит заняться. Ему предоставили все необходимые для расчетов цифры, а те что математик попросил дополнительно, обещали доставить прямо тому на квартиру уже завтра.

Учитывая секретность, договорились о том, что все расчёты Дарбу будет вести дома, запирая в ящик с надежным замком. Об окончании работы или при неожиданно возникших вопросах Дарбу телеграфирует Шеварди.

Бомон был откомандирован сопровождать Дарбу до его квартиры в Париже. Для этого Шеварди передал в его распоряжение коляску вместе с кучером.

Так как в присутствие посторонних было нежелательно вести разговоры на секретные темы, к каковым относилось все связанное с митральезами, болтали о всяких пустяках.

Дарбу рассказал о той схватке, которая возникла в нынешнем году между французскими и английскими учеными. Академик Шаль, которого Дарбу называл не иначе как Учитель, обнародовал несколько писем Паскаля, из которых следовало, что французский мыслитель открыл закон всемирного тяготения раньше Ньютона. Это новость вызвала бурное обсуждение в научном обществе. Документы были подвергнуты лингвистической экспертизе, подтвердившей их подлинность, а также химическим исследованиям на предмет возраста чернил. Однако англичане не признали письма подлинными, настаивая на приоритете Ньютона. В ответ французы обвинили Ньютона в банальном плагиате[41]

.

«И тут война между Францией и Англией»! – подумал Бомон, вспомнив недавнюю встречу с биржевым брокером. – «И чем спор о научном приоритете как повод хуже, чем тот, что привел к войне Лилипутии с Блефуску[42]»?

Реффи, был настолько впечатлен демонстрацией возможностей его собственного оружия, что увлекся и предложил добавить в программу стрельбу с завязанными глазами. Как и при стрельбе через преграду наводчик должен был действовать по командам офицера-корректировщика, но с черной повязкой на глазах. Идея эта у него возникла спонтанно, при наблюдении стрельбы с закрытых позиций и продемонстрированной при этом наводчиком меткости. Раз наводчик и так не видит цели, почему бы это не подчеркнуть? Тем более, что на вопрос о возможности подобного трюка Бомон только хмыкнул:

– Вполне. Ловкость рук и никакого мошенничества. Только вот что… Армия хоть и похожа на цирк, но это все же демонстрация боевого оружия, а не аттракцион на потеху публики.

И Реффи с сожалением отказался от циркового номера, согласившись, что черная повязка – это уже слишком.

– Кто в армии служил, тот в цирке не смеется, – сказал Бомон тоящему рядом Шеварди, когда Реффи укатил к себе в Медон.

– Знаешь, я много слышал нелицеприятных отзывов об армии, – засмеялся Шеварди. – но чтобы ее сравнивали с цирком!

– Тем не менее, это первое, что приходит в голову, глядя на попугайские цвета мундиров военных.

Позже, наблюдая прибытие на полигон свиты императора, Шеварди вспомнил о фразе отставного сержанта. Впрочем, сохраняя на лице почтительно-сосредоточенное выражение.

Что сказать о самой демонстрации?

Балет удался на славу! Император был впечатлен представлением.

Он забыл о своих болезнях, политических проблемах, о выборах нынешнего года, в результате которых оппозиция получила большинство в Законодательном корпусе и теперь угрожала самому существованию Второй Империи. Все было забыто. Император за много дней был в чудесном настроении. И пожелал увидеть бравых артиллеристов, продемонстрировавших исключительную выучку.

– А кто это взирает на нас со своей высоты? – поинтересовался Наполеон, указывая на стоящего на правом фланге Бомона.

Надо сказать, что Бомон, действительно, несколько нарушил порядок, не поедая начальство газами, а глядя с некоторым удивлением. Дело в том, что Бомон, неожиданно для себя нашел некоторое сходство императора Наполеона III с портретом барона Мюнхгаузена, нарисованного иллюстратором Гюставом Доре.

– Жорж Бомон, – пояснил полковник Реффи, сопровождавший высокое начальство. – Служащий полигона. Отставной сержант. Сегодня он исполнял обязанности наводчика.

– Отставной сержант? А смотрит так, как будто маршал. Впрочем, кто знает? Сколько сержантов выбились в маршалы!