Набат

— Я по себе считаю, что к учащемуся надо искать подход. Некоторый педагогический опыт открыл мне глаза на истину. Может быть, кому-то покажется смешным, что только теперь ясно ощутил это. — Аполлинар Константинович снял очки, неторопливо носовым платком вытер их. — Я был у Ивана Александровича в группе. Точнее, с ним четверть ее. Однако какие выводы я сделал? Мастер, бывший моряк, и там на месте делает свое дело… так, как надлежит быть. Учащийся Криц, с которым произошел этот случай, и ранее не вызывал у меня уважения…

Они с Аполлинаром Константиновичем были в больнице и видели Крица, который весело блеснул им незабинтованным глазом. Два часа ждали, чтобы увидеть врача, и когда тот, спеша в операционную, на ходу бросил им: «Ничего с ним не сделается», у Ивана Александровича отлегло от сердца. Навестил он и мать Крица, успокоил ее и даже переночевал в доме, потому что опоздал на последний автобус, который шел в город.

— Видишь, все идет нормально, — зашептал на ухо Петрович.

Но опять тревожно стало на душе, когда вспомнил группу.

Успокаивало только, что там Федор Розум. Не мог подвести этот парень, да и прошло всего три дня. Очень короткий срок, чтобы что-то серьезное произошло, но и достаточный, ведь там молодые ребята — ветер еще в головах.

— И все же мастера надо наказать, чтобы это стало уроком для других, — встала с места Елизавета Васильевна. — Кто еще хочет выступить?

— Можно мне? — попросил Иван Александрович, хотя раньше не собирался выступать.

В зале было душно, и он расстегнул рубашку, поставил ближе к себе стакан с водой.

— Мне тяжело, что этот неприятный случай был с моим учащимся. Три года я работаю здесь и кое-что, как говорил Аполлинар Константинович, изучил. Прежде я занимался молодыми матросами и думал, что трудно воспитывать из них зрелых воинов. Теперь понял, что ошибался. Но такая наша работа, и я горжусь ею. Если заслуживаю наказания, на это воля начальства.

— Почему занимались не своим делом? — крикнул кто-то из зала.

У Ивана Александровича потемнело лицо, и он глухо сказал:

— А вы будете делать электропроводку в доме, который загорится? Ребята помогали местным жителям победить стихию, и это, я уверен, самый лучший урок воспитания.

— Скажите, пожалуйста, Иван Александрович, — директор взмахнул карандашом. — Почему о происшествии вы информировали сначала начальника управления, а не меня?

— Управление ближе, чем училище, — заскрипел стулом Аполлинар Константинович. — В их деревне нет почты, да, в конце концов, так ли это важно, кому первому сообщил о происшествии мастер?

— То, что произошло в его группе, безусловно, могло случиться у каждого, — взял слово директор. — Могло у каждого, но случилось у него. В дальнейшем мы сделаем определенные выводы, чтобы предупредить всякие ЧП.

И определенные выводы директор сделал. Когда закончилось совещание, на доске объявлений висел приказ с выговором Ивану Александровичу. За недостатки в воспитательной работе — так было сформулировано в приказе.

— За свою жизнь, молодой человек, я получил около двадцати выговоров, — закончил читать приказ Аполлинар Константинович, — но от этого не стал хуже работать.

— Зайдите, Иван Александрович! — Директор прошел мимо, опустив глаза.

— Иди, — подтолкнул его Аполлинар Константинович. — Когда начальство зовет, спешить не надо, но и задерживаться не стоит.

Власенко разговаривал по телефону. Положил трубку сразу, как только Иван Александрович остановился перед его столом.

— Как чувствует себя Криц?

— Глаз ранен, но нетяжело. Врач там хороший, «отремонтировал»…

— Доверие у меня к вам, Иван Александрович, полное. Хочу, чтобы вы его оправдали своим отношением к обязанностям. Кстати, говорил в горисполкоме насчет квартиры. Зампред обещал к осени выделить вам однокомнатную. Как новость?

— Чудесная.

— Лучшая, наверное, чем первая? — довольно засмеялся Власенко. — Теперь как можно быстрее к учащимся. Вам здесь больше делать нечего.

…Иван Александрович купил в магазине чаю, две рубашки и кирзовые сапоги. Положил в чемодан новую тельняшку.

Только в конце общежитского коридора желтела лампочка. Гулко прозвучали шаги. Из комнаты Аполлинара Константиновича пробивался свет. Иван Александрович постучал. Повернулся в замке ключ.

— Это вы? Заходите.

У Аполлинара Константиновича была трехкомнатная квартира в Минске. Там жили жена, дочь и сын. Он ездил к ним два раза в месяц с полным чемоданом грязного белья. Жена каждый раз ругалась с ним за это, да и хотела, чтобы бросил он училище. Родственники и знакомые не понимали, как он на старости лет занимается с «фабзайцами».

— Ты же был главным инженером управления, — кричала в отчаянии жена. — Подумал бы про авторитет.

— Вот я и думаю про него, — спокойно отвечал Аполлинар Константинович и делал по-своему.

Его комната была обставлена очень скромно: кровать, стол и два стула. Шкафы вмонтированы в стену, в них висели костюм, плащ, рубашки…

— Проститься пришел… — Иван Александрович не закрыл за собой дверь, стоял на пороге.