Наблюдатель

Дженни покачала головой, будто не веря своим ушам, и когда из сада, разорвав тишину, донеслись голоса Тома и Лии (возбужденные и беззаботные), встала и пошла к двери.

– Выключи свет, ладно? – попросил я, когда она уже выходила.

11

Лия

Я всегда была жаворонком, а годы работы в кафе, где нужно было вставать в 7 утра, только усугубили эту привычку. По утрам я чувствовала себя хозяйкой положения, будто бы эти часы – бледные, безмолвные, пустые – принадлежали только мне, и только от меня зависело, чем их заполнить. В ту субботу в Сен-Люке я проснулась в половине шестого, когда беленые стены и деревянный пол моей спальни уже исполосовали изломанные лучи солнечного света. Окно было распахнуто настежь, и воздух наполняло стрекотание сверчков и шуршание прилива. Высоко в небе эхом разносились крики чаек.

Веки были слишком тяжелые, свет слишком ярким, и я никак не могла как следует открыть глаза. Постепенно придя в себя и осознав, где нахожусь, я ощутила легкую дрожь возбуждения по всему телу. Вспомнила, как прошлой ночью ходила босиком по прохладному песку, зачерпывая соленую воду и пробуя ее на вкус. Встав с постели, я подошла к окну. Там, внизу, шумели морские волны.

Я спустилась на кухню в поисках чайника. Все еще спали. Вот и еще одно преимущество моих биологических часов – видеть дом поутру. В непорочно-чистые утренние часы у каждого дома – свой, уникальный характер. Свой особый запах и свет, проникающий сквозь окна и распахнутые двери; своя манера, с которой взаимодействуют между собой вещи; даже пыль на поверхности оседает везде по-разному. Я заварила себе чаю и вышла во двор почитать. Никто меня не потревожит еще несколько часов.

Только ближе к восьми я услышала, как на кухне пробуждается жизнь, и тут же уловила отчетливый аромат кофе. В дверях возник силуэт Майкла, ставший различимым и осязаемым, стоило тому войти в солнечный круг на плитке.

– Черт, – пробормотал он еле слышно.

– Простите, – машинально откликнулась я.

– Нет-нет, ничего страшного, не волнуйтесь. Просто, – он зажег сигарету, – вот.

Обычно в это время все еще спят. Анна думает, что я давно бросил.

Он опустился в шезлонг рядом со мной и наклонился, чиркая спичкой о плитку.

– Никому не говорите.

– Унесу эту тайну с собой в могилу, – я изобразила торжественную серьезность.

Вздохнув, он откинулся назад и сделал глубокую затяжку, ладонью прикрывая глаза от солнца. Пожалуй, я впервые видела его таким расслабленным. Вытянув руки вдоль туловища, он закрыл глаза. Мы оба молчали, чувствуя, что сейчас неподходящее время для разговоров. Докурив, он затушил сигарету и аккуратно стряхнул пепел в пустой пакет из-под чипсов, что лежал на столе. Потом повернулся, пристально посмотрел мне в лицо – и, встряхнув головой, отвел взгляд.

– Итак, – резко начал он, – что думаете?

– О чем?

– Ну, обо всем об этом, – он махнул рукой вокруг. Я пробурчала нечто неопределенное.

– Это, конечно, не Йоркшир, – сказал он.

– В географическом смысле? – неловко переспросила я.

– Детство у меня было совсем не такое, как у моих детей, – ухмыльнулся он.

Мне почудилось, что он изображает акцент, и стало любопытно, зачем он это делает. Мы еще немного поболтали – но думала я больше о том, что сказал Том прошлой ночью. Со мной Майкл и в самом деле был другим. Я видела, как в присутствии дочери он погружался в угрюмое молчание, а с экспансивной женой вел себя подчеркнуто отстраненно и чуть ли не презрительно. Слышала, как он с кем-то холодно разговаривал по телефону, умудряясь выразить гнев и ярость даже при весьма скромном владении французским. Но со мной он всегда был великодушным и снисходительным – будто бы видя во мне союзника.

* * *

После завтрака было решено отправить нас с Томом в город – за хлебом и овощами.

– Разве по воскресеньям магазины не закрыты? – с надеждой спросила я.

– Булочная – нет, – ответила Дженни. – И еще есть мужичок, который продает овощи и фрукты прямо из багажника своего «рено», у обочины. Я хочу приготовить на ужин рататуй, а у нас закончились кабачки.

Все с таким энтузиазмом поддержали идею показать мне городок, что у меня не хватило духу сказать им, что я предпочла бы валяться на пляже голышом, пока средиземноморское солнце не сотрет с моего тела последние следы Парижа.

Мы прибыли как раз в тот момент, когда старички и старушки выходили из церкви после мессы, и маленькая площадь внезапно стала шумной и оживленной. Туристы – кроме одной скромной бельгийской семейной пары в шортах со множеством карманов и удобных сандалиях для долгих прогулок – еще не появились. При свете дня городок представлял собой великолепное зрелище, и в очереди в пекарню я с удовольствием ощущала, как мои темные волосы впитывают солнечный свет. Том о чем-то говорил, а я разглядывала загорелые, гладкие лица пожилых людей, расплывающиеся в улыбках. Я с интересом прислушивалась к непривычному звучанию их речи, а во время пауз они смотрели на нас с нескрываемым любопытством.