Наблюдатель

– Моя мама – алжирка, – пояснил он, должно быть, уловив мое смущение. – Это отрывок композиции, которую часто ставили мои бабушка с дедушкой, когда я был маленьким.

Весь день он изо всех сил старался со мной уединиться – но приятели всякий раз мешали ему. Наконец, сжалившись, я попросила его проводить меня до дома. Мы расстались на вершине холма, и до самого вечера перед глазами стояло его красивое загорелое лицо на фоне изжелта-голубого неба с охристо-зелеными мазками сосен и высокой сухой травы. Целуя меня на прощание, он ненадолго задержал руку на моей спине.

На террасе я обнаружила Дженни с собранными на макушке волосами, в здоровенных садовых перчатках и с секатором в руках.

– Guten Tag![108] – пропела она, взглянув на меня поверх горки вырванных сорняков. – Слышала, ты тут охотишься за штанишками.

«Надо бы запомнить это выражение», – решила я про себя, беззаботно ответив, что и в самом деле познакомилась с очень симпатичным парнем.

– Отлично, – с чувством отозвалась она.

– Вам помочь? – спросила я, кивнув в сторону подсыхающей растительности.

– А ты справишься?

– Я же деревенская девчонка! – воскликнула я, стараясь вложить в свой ответ как можно больше гордости.

– Вот только у нас всего одна пара перчаток. И это неудивительно – ни Анна, ни Майкл не отличаются склонностью к прополке.

Так что меня отправили в сад за розмарином, тимьяном и лавровым листом. Послеобеденный зной звенел от жужжания насекомых, в воздухе витал аромат майорана – я ходила по нему босиком, словно по ковру, устилавшему землю и расползающемуся по газону. Нежные паутинки дикого фенхеля заползали в огромные терракотовые горшки с геранью и пикантным лимонным тимьяном. Когда я вернулась к Дженни, она, уже шинковавшая овощи и зелень, велела мне заняться баклажанами.

– Хм-м, похоже, за этот месяц мы сделаем из тебя отличного поваренка, – объявила она, подхватывая с доски ломтик блестящего красного перца.

– Вся готовка тут на вас?

– Ну вообще-то это моя работа.

– Так вы повар?

– Пишу поваренные книги.

– О, как это круто! – восхитилась я. С каждой репликой Дженни все больше приближалась к моему идеалу. – А как вы к этому пришли?

– Ну, я в своей суперуспешной семье всегда была в некотором роде паршивой овцой. Оксфорд бросила – просто не хотелось туда возвращаться, – и вообще понятия не имела, чем хочу заниматься. Один из моих старших братьев работал на BBC, так что я написала туда письмо и некоторое время там проработала.

«Вот и еще одна важная деталь для Эммы», – подумалось мне.

– В общем, отбыв обязательную повинность в виде возни с разными бумажками, я вполне предсказуемо попала на «Женский час»[109], а там у нас всегда были кулинарные вставки, так что в этой области я основательно поднаторела – особенно по части итальянских блюд (в то время они как раз входили в моду).

Я с увлечением кивнула.

– Наверное, тогда все и началось. Родители были ужасно разочарованы – хоть и воспринимали меня как «избалованную младшенькую». Ведь они оба были серьезными людьми. Мама у меня испанка – они с отцом познакомились, когда он в составе Интернациональной бригады оказался в Испании. Старший брат стал военкором, средний ушел в политику. Сестра уехала в Штаты и занялась наукой, – она пожала плечами. – И тут я такая – малышка Дженни, редактор радиошоу про помидоры.

– Мои брат с сестрой тоже совершенно нормальные люди, – отозвалась я. – Родители считают, что жить за границей уже само по себе достижение.

– Ну, нельзя сказать, что моя жизнь от этого существенно улучшилась. Я познакомилась с Брайаном, который оказался самым настоящим хиппи. Только что окончил школу искусств – занимался керамикой. Моим родителям, социалистам из Хэмпстеда, это очень понравилось: они решили, что он отверг стезю художника, чтобы стать ремесленником. В конце концов мы превратились в совершенно типичных представителей своего поколения. На некоторое время я вообще выпала из карьерной гонки. Мы много путешествовали, ели много всякой всячины, и я постоянно писала об этом. Потом забеременела, появилось много свободного времени, и я наконец свела все, что накопилось, воедино. – Она вытерла руки кухонным полотенцем. – Так появилась моя первая книга.

Тут только до меня дошло, кто передо мной: я вдруг осознала, что, борясь с перманентной скукой своей юности, каждую субботу читала ее колонку в газете! В мозгу принялись всплывать образы, выдуманные и разложенные по полочкам подсознания в те бесконечно-пустые вечера, на полу гостиной. Женщина без лица (в самом деле без лица? Ведь наверняка я придумала для нее лицо, как всегда поступала с героями романов) жарит рыбу на пляже далекого греческого острова или знакомится с пчеловодами-любителями на заброшенных автостоянках Хакни-Уика.

Но я не стала признаваться, что знаю, кто она, и продолжила резать плотные, упругие баклажаны.

* * *