Наблюдатель

И тут же, будто услышав его, со стороны пляжа прибежала Лия – сгусток нервной энергии.

– Простите, – запыхавшись, выдохнула она. – Совершенно потеряла счет времени. Надеюсь, вы начали без меня?

Лицо ее раскраснелось, глаза блестели, а волосы уже совершенно высохли.

13

Майкл

Конечно, я опоздал: она сказала – встречаемся в семь, но, когда я вышел из метро, была уже половина восьмого, и я рванул по Чаринг-Кросс-роуд в попытке хоть немного наверстать. Клуб представлял собой питейное заведение в полуподвале на Денмарк-стрит. Хозяином его был перебравшийся сюда из Гарлема фанат джаза по имени Джереми, которому, судя по всему, нравилось регулярно увольнять своих пианистов и потом мужественно садиться на их место, оставляя бар почти на целый вечер без твердой администраторской руки. Должно быть, успешность его бизнес-модели зиждется главным образом на обаянии, харизме и везении, заключил я.

Изрядно поплутав, я все же нашел почти неприметный вход, а за ним – крутую лестницу. Спустился по ней в подвал и оказался перед не вызывающей доверия черной дверью, из-за которой доносились приглушенные звуки музыки и голоса, перемежавшиеся взрывами смеха. Толкнув ее, я внезапно оказался в мощных объятиях стереозвука. Сквозь клубы синеватого дыма пробивались отблески галогеновых ламп и огоньки сигарет. Бледные лица в полумраке светились от восторга. Щетки томно поглаживали малый барабан, мягко позвякивали клавиши.

Она сидела на высоком барном стуле посреди небольшой импровизированной сцены, элегантно скрестив ноги. На ней были темно-синие укороченные брюки-дудочки и белая мужская рубашка; весело переговариваясь с контрабасистом, она курила сигарету. Челка коротко подстрижена, волосы убраны в высокий хвост – кроме пары прядей, обрамлявших сияющее лицо. Сноп мягкого молочно-белого света осенял и пронзал ее, словно иголка – бабочку.

Я заказал себе джина у типа, который, должно быть, и был Джереми, и уселся за барной стойкой, с демонстративной враждебностью поворачиваясь спиной к любому, кто попытается завести со мной беседу. Астрид взяла микрофон и запела; в голове у меня все поплыло. Контрабасист закрыл глаза и с одобрительной улыбкой кивнул ударнику, тот расплылся в ответ. Позади меня Джереми присвистнул.

– Весьма неплохо, дружище, – хрипло сказал кто-то из завсегдатаев.

– Хм-м, – отозвался тот. – Насчет нового клавишника – пока непонятно.

Я был совершенно чужд их реальности. Песня закончилась, бар взорвался аплодисментами, и Астрид вся зарделась от смущения. Потом заметила меня – и ее детская улыбка сделалась втрое шире. Я поднял свой бокал и тут же почувствовал, что в этом переполненном помещении мы с ней – совершенно одни, как влюбленные в каком-нибудь из старых голливудских фильмов, на которые субботними вечерами водила меня сестра. Словно луч прожектора выхватил нас двоих из тьмы, скрывшей весь прочий мир с его будничными проблемами.

* * *

Наверное, с моей стороны было наивно полагать, что она еще девственница. За пару недель до того, в пабе, Джулиан сделал весьма колкое замечание, облеченное в форму почти что комплимента.

– Что в таких девушках хорошо, – сказал он, – так это то, что они всегда точно знают, что им нужно. Готов поспорить, она та еще шалунья, а, Мики?

Дженни, заметившая, как я неловко поежился (она всегда была весьма чуткой к малейшим оттенкам моего настроения), закурила и, уставившись на жуткую хрустальную пепельницу, произнесла:

– Что ж, может быть, это и неплохо. Разве тебе нужна краснеющая скромница?

Я столько раз представлял себе этот момент, прежде чем он стал явью; сидя в 68-м автобусе, или в библиотеке, или на Картрайт-гарденс, вздымая ногами шуршащие ворохи мертвых листьев, похожих на конфетти из пергамента. Мысленным взором я видел, как она чуть приоткрывает свой красивый рот, расширив глаза от смеси страха и желания; слышал ее быстрое и прерывистое дыхание; представлял, как провожу языком по мочке ее уха, шепча какую-нибудь банальность, перед которой она не сможет устоять, – что-нибудь вроде «я никогда не сделаю тебе больно» или «доверься мне». Хотя подобная чушь не действует на фригидных недотрог (тут в моем воображении мимолетной вспышкой возникало лицо Сэры-то-есть-Сары) – но, несомненно, подействует на Астрид. Я знал, что она хочет этого не меньше меня: ее поцелуи уже стали чуть дольше. И когда она прижалась ко мне, наступило время сделать это – без промедления и с жадностью.

В тот вечер мы шли по Рэтбоун-плейс и Астрид будто бы парила в облаке эйфории после концерта. В дверях, под мутным синим фонарем, мы остановились, чтобы поцеловаться, и она прошептала мне на ухо, сжимая ладонями мои напрягшиеся лопатки: «Я хочу, чтобы это случилось сегодня ночью». И мы бросились вверх по лестнице, в мою квартиру, окрыленные и опьяненные друг другом. Она потянула меня прямо на мой жесткий одноместный матрас и расстегнула на мне рубашку – с легкостью и неожиданной ловкостью.

Когда все было кончено, она прижалась головой к моей груди, ее густые волосы щекотали мне ноздри. Мы закурили одну сигарету на двоих.