Наблюдатель

Легкомысленность его, однако, касалась исключительно академической сферы; что же до ведения дневника, тут уж никто бы не посмел упрекнуть его в небрежности. К концу дня я уже запомнила всех основных действующих лиц, окружавших его на том этапе жизни; все они – кроме Дженни – были описаны с ядовитой точностью сатирика. В этой гремучей смеси фигурировали распутные тусовщики из Сохо, начинающие хиппи из среднего класса и «дряблые», «пресные», а то и «страдающие недержанием» члены университетского преподавательского состава. Записи были полны сарказма, одновременно отталкивали и захватывали.

С точки зрения содержимого дневники представляли собой почти непрерывное повествование об авантюрных похождениях гедониста-бездельника в Вест-Энде. Периодически он делал некие отсылки к текущим событиям – например, Вьетнамской войне или, как сам он их весьма претенциозно назвал, les événements[112] в Париже. И хотя он откровенно высмеивал свое давнее стремление стать писателем, записи изобиловали обрывками стихов (отвратительных), идеями для рассказов (поучительных) и весьма забавными лимериками (мягко говоря, нестандартными). Но самое главное – и это меня не на шутку встревожило, учитывая, как выразилась Эмма, «извращенную и нездоровую обстановку» самой работы, – юный Майкл постоянно грезил о сексе. Он был типичнейшим интеллектуальным ловеласом шестидесятых. Отчасти это казалось пугающе эротичным; отчасти – отвратительным; порой мне хотелось выколоть себе глаза – лишь бы не читать о «головокружительном аромате ее киски». Но я повторяла про себя: это работа, нечего играть в неженку.

Дженни созывала всех к столу около двух пополудни, так что в половине второго я позволяла себе разочек окунуться в море, чтобы с новыми силами вернуться в реальный мир. Обстановка за обедом зависела от присутствия Майкла. Как правило, он являлся взволнованным и был немногословным – и это, разумеется, отравляло настроение остальным. Мизантропия его обострялась, когда к нам присоединялась Анна, – что, к счастью, случалось довольно редко. С самого моего приезда она вдруг полюбила «гулять сама по себе» и подолгу пропадала вне дома – встречалась с друзьями в Монпелье, Марселе или еще где-нибудь, загадочно называя эти вылазки «своей новой коллаборацией». Напряженность между супругами, к которой я привыкла в Париже, после переезда на юг переросла в открытую враждебность. Том выразил искреннюю радость, когда однажды они оба не явились к обеду, а через неделю даже решился заговорить об этом со мной – по сути, посторонней, – когда мы однажды отправились пешком в городок, пропустить по стаканчику в Le Bastringue.

– Майкл не всегда был таким, – начал он, когда мы шли по пыльной грунтовой дороге, словно прорезанной в зеленой щетине кустарника. – Ну, то есть, конечно, был брюзгой, но при этом смешным и харизматичным. И никогда не был таким… хм… капризным, что ли. В прошлом году я не приезжал и не видел его, но знаю, что мама давно за него беспокоится. И если ей верить, то еще до переезда в Париж он был сам не свой.

– Думаешь, между ним и Анной что-то произошло?

Он приподнял брови.

– Думаю, все гораздо серьезнее. Ты же знаешь, что такое творческий застой? Ну, когда у него просто не встает – если уж проводить аналогии.

Я кивнула, не желая лезть с расспросами, но про себя надеясь, что он все-таки расскажет поподробнее.

– Так вот, он ничего не писал аж с начала нового тысячелетия. Да, думаю, тогда это и было в последний раз – я видел по телику, как-то вечером в воскресенье.

– По телику?

– Ну да, – продолжил вспоминать Том. – Это был его первый и единственный сценарий – и приняли его просто зашибись как круто! И в первое время все прямо с ума посходили. Всего-то небольшая полнометражная драма для BBC – но ему вдруг стали звонить из Голливуда, прикинь, даже знаменитости. Просто чума.

– А потом?

– Ну, он ненадолго съездил в Калифорнию и вернулся. А потом – ничего, – Том пожал плечами.

– Хм-м, – протянула я, останавливаясь, чтобы собрать букетик чистотела. – А о чем был фильм?

– О, это был самый настоящий хит – все как по учебнику! Лондон, шестидесятые, шикарная молодежь и одна совершенно очаровательная девочка из Ист-Энда, чтобы немного оживить обстановку. Может, конечно, это был и шлак… телевизионная поделка для Средней Англии и чтобы потешить самолюбие и без того не обойденной вниманием либеральной общественности. Мама считала это полной ерундой. Я был тогда ребенком, и мое критическое мышление еще не развернулось в полную меру.

Когда мы вернулись, сумочка Анны лежала на кухонной столешнице, и на следующее утро она вновь превратилась в радушную и словоохотливую хозяйку, не позволяя мне даже налить самой себе кофе.

– На этой неделе я буду отсутствовать чаще обычного, – объявила она, когда Дженни неопределенно качнула головой в сторону списка покупок. – Нужно кое-что сделать в Марселе. Да, кстати, в пятницу я никак не смогу быть к ужину – может быть, даже уеду еще до обеда, путь туда неблизкий.

– Куда это – туда? – поинтересовался Майкл.