Над Кубанью зори полыхают

Но Пашка снова и снова заводил разговор о побеге. И Ибрагим наконец согласился:

— Давай! Карашо!

За четыре года жизни у Бочарникова Ибрагим почти не вырос. Непосильный для ребёнка труд, плохое питание давали о себе знать.

За что весной четырнадцатого года были убиты его дяди, Ибрагим теперь знал. От хозяина он слышал, что в Дагестане против русского царя готовилось восстание и что дяди ковали оружие и делали патроны для повстанцев.

Ибрагим верил, что Пашка его не подведёт, и стал готовиться к бегству. Для себя и Пашки он выковал и остро отточил два небольших кинжалика, которые легко спрятать за очкур; сделал два ножичка. А Пашка сушил сухари на дорогу, подлатывал сапоги.

Побег ускорился несчастьем. Дед Пашки промок под Дождем, простудился и за сутки сгорел в огневице–лихорадке. Соседи вскладчину похоронили слепого.

В ту же ночь Пашка исчез из станицы вместе с Ибрагимом. Уходя, он захватил с собой дедову лшу. Уложил он её вместе с лохматой шапкой и рваной бекешей на дно объёмистой сумки для кусков, с которой, сколько себя помнил Пашка, он не расставался.

— Вот, — похлопал Пашка по мешку, — понял? Лиру берём с собой. В случае чего, ты будешь крутить её под окнами, а я… — Пашка закрыл глаза и жалобно затянул, гнусавя: — Подайте, православные, бездомным, безродном на пропитание! — Ибрагим впервые громко рассмеялся.

— Пойдем через Лысую гору на Изобильное, — решил Пашка.

Они торопливо напрямик пошли к Лысой горе. У каменных лав оказались, когда стало светать. Пробираясь через бурьян, Ибрагим часто оглядывался: ему всё казалось, что кто‑то крадётся сзади. И вдруг вздрогнул: собака хозяина — Барбос холодным носом ткнулась ему в руку. Пашка тоже испугался, сразу смекнув, что если их догонит Бочарников, то и ему несдобровать. Они бросились в каменоломни и забились в глубокую нишу, под камень.

Собака, высунув язык, вертелась возле них и не уходила. Друзья вытащили кинжалы, готовясь к бою, но всё было тихо. Собака улеглась среди камней, положила голову на лапы, прикрыла один глаз. Другим следила за камнями, из‑за которых выглядывали настороженные ребята.

Взошло солнце. Вокруг всё было спокойно. Барбос поскулил, зовя Ибрагима домой, повертелся ещё некоторое время у каменных лав и убежал…

— Если через час твой хозяин не появится на коне, то всё будет хорошо. А как стемнеет, двинем на Изобильное. А там на поезд в Кавказскую и, может, в Армавир, — пояснил Пашка.

Ибрагим кивал головой. Пашка обнял его за плечи, и они задумались.

Ветер, свободно гулявший по открытой степи, временами врывался в выбоины и трещины каменоломни, свистел и глухо завывал, а потом умолкал. И от этого унылого воя, от одиночества мальчики прижались друг к дружке и вздыхали.

Ибрагим, крутя кинжал в руках, предложил:

— Пашка, давай братья с тобой будем.

Пашка обрадовался.

— Давай! А как?

Ибрагим острым кончиком кинжала чиркнул себя по пальцу и, поднеся капельку крови к губам Пашки, прошептал:

— Лижи, Пашка! Моя кровь — твоя кровь!

Пашка лизнул и непонимающе уставился на Ибрагима.

Теперь давай твой палец.

Пашка боязливо отвёл руки назад.

Щ — Боюсь я што‑то!

— Совсем мал–мал царапина. — Ибрагим зажал указательный палец Пашки, быстро чиркнул по нему кинжалом, выдавил капельку крови и слизнул. Потом, сложив руки на груди, он торжественно произнёс:

— Твоя кровь — моя кровь — братья!

Пашка машинально повторил за ним те же слова. Потом обхватил его за шею и по–русски трижды поцеловал.

— Значит, теперь мы с тобой кровные братья?

Ибрагим, сияя большими карими глазами, утвердительно махнул мохнатыми ресницами.

— Братья!

Потом мальчики достали бутылку с водой, по куску хлеба и стали обедать.

На станции Изобильное они залезли в одну из теплушек. К вечеру добрались до Кавказской.

Станция была переполнена воинскими эшелонами. По перрону сновали хлопцы с винтовками, в кубанках с красными лентами. Где‑то заливалась гармошка и раздавалась пьяная песня. Метались мешочники с чувалами, узлами, бочонками. Тревожно перекликались паровозы, унося эшелоны с бойцами на восток.

Из разговоров окружающих мальчишки узнали, что красные войска оставили Екатеринодар и отходят на восток.

Люди шумели, волновались, ожидая чего‑то невероятного. Измученные двумя сутками скитаний, беглецы прикорнули в углу, у пустой буфетной стойки, и, привалившись друг к другу, крепко заснули.

Разбудил их отчаянный крик Гудкого‑то чумазого забулдыги в разорванной матросской тельняшке:

— Братишки, спирт погибает! Спасайте, кто может!

Яркое зарево полыхало за окнами вокзала. Горел спирто–водочный завод.

Толкая друг друга, толпа солдат и мешочников ринулась к горящему заводу.

— Спирт погибает! Слыхал, Ибрагим? Спасать спирт надо! — крикнул Пашка.

Ибрагим передёрнул острыми плечами:

— Э, зачем тебе спирт? Кто спирт пьёт, бывает дурной, как ишак…