Над словами

– Мы ели крыс, – сказал Верделл, помолчав. – Мы ели крыс и всё, что удавалось поймать, и что нам привозили, включая вонючее мясо и гнилое зерно. Мы спали друг на друге, и иногда, просыпаясь, обнаруживали товарищей мёртвыми. Кто-то умирал на руках у остальных, захлёбываясь кровью от рудничного кашля. Кто-то погибал в обвалах. Кого-то добивали надсмотрщики после неудачного падения, потому что там никто не поёт колыбельных, сидя с тобой на чистой кровати и гладя по голове, если ты сломал ногу. Каждый из нас хотел выжить. Мне сначала было стыдно брать куски еды, что припрятывали для меня, но я видел, как выпадают зубы у молодых парней, которые месяцами не выходят на солнце и не едят достаточно. Я не отнимал ни у кого еду и не убивал за неё только благодаря случаю, который в один прекрасный день привёл нас с кирой Аяной в то ущелье к тому слепому хранителю, который дал мне плод Великого Дерева. Я отработал каждый кусок, который мне давали, как только окреп, и я охранял это деревце, как свою руку, и даже пуще, потому что оно давало веру другим, и сам я выжил благодаря нему.

– Верделл... – прошептала Аяна. – Но ты не сказал...

– Маме? Ты сейчас не шутишь?

Аяна опустила глаза и замолчала.

– Я отработаю каждый грош, заплаченный за эту жену, и каждый грош откупа за развод. И дам ей свободу, которую получил благодаря ей.

– Это заочный брак.

– Тем лучше, кир Конда. Тем лучше. Я хочу помыться и съездить к цирюльнику.

– Возьми Кестана. Он в конюшне за рощей Кеоран, вместе с кийином Айи. Я пошлю Арчелла за парой моих старых костюмов в дом Пай. Ты со мной теперь одного роста. Заедешь к портному, пусть подгонят под тебя.

Верделл кивнул, перебирая вещи на кровати. Конда взял Аяну за руку и закрыл за ними дверь.

– Пусть освоится, – сказал он, садясь на кровать в спальне. – Ему нужно время.

– Я помню его мальчишкой. Он был тощим, и голос у него был как у котёнка. А вернулся мужчина с тебя ростом, и с таким голосом, от которого у девчонок будут ноги подкашиваться.

– Надеюсь, тебе больше не потребуется его спина, чтобы заснуть, – хмыкнул Конда. – Ему восемнадцать, он уже взрослый.

– И теперь законно женатый.

– Он всё правильно понял. Он повзрослел. Вы проделали долгий путь вместе и порознь, и оба выжили, Айи, пока я тут метался, громил вещи и ссорил людей.

Аяна сидела, рассматривая прозрачный лучистый камешек в кольце, потом скинула домашние туфли и залезла на кровать.

– Мы все немало пережили, – сказала она, сворачиваясь вокруг него.

Конда посидел немного, потом улёгся, подпихивая подушку под голову и глядя в широкое чистое окно, на небо, в котором чайки чёрными кончиками крыльев писали невидимую вязь символов, а может, и просто каракулей, потом повернулся к Аяне.

– Прижмись ко мне, сокровище моё.

Они лежали, слушая, как Кимат носится, визжа, по мужской половине, и Луси, которая снова потихоньку начала улыбаться, весело окликает его, и как снизу Тарделл гремит чем-то в погребе. Запах пирога со свежей рыбой доносился снизу через открытую дверь, Вараделта что-то ворчливо выговаривала Тарделлу, а солнце то выглядывало из-за облаков, то пряталось за них, каждый раз меняя их очертания.

– Кирио, там пирог готов, – сказала Луси.

Аяна открыла глаза и встретила улыбающийся взгляд Конды.

– Я заснула? – жалобно спросила она.

– Да. Ты заснула и пускала слюни на мой рукав, – сказал Конда, вынимая руку из-под её головы. – И ещё теперь моя рука, возможно, отвалится, и я стану как один из наших усечённых катисов, но я просто не мог заставить себя побеспокоить тебя.

Аяна закрыла ладонями лицо, чувствуя, как жгучий стыд щиплет её уши и приливает к щекам.

– Прости, – пробормотала она.

– Я ничего не имею против. Это было очень мило. Ты так доверчиво лежала на моей руке, приоткрыв рот.

Он провёл большим пальцем по её губам, потом поцеловал.

– Пойдём ужинать, любовь моя. Иначе мы доберёмся до пирога, когда он уже остынет.

Ригрета вернулась с тремя небольшими свёртками и заглянула на кухню, подзывая Луси, о чём-то пошепталась с ней и наконец уселась за стол.

– Что это? – спросила Аяна.

– Купила ей духи и разные женские штучки, чтобы поднять настроение, – подмигнула Ригрета. – Можно мне кусочек?

Вараделта положила ей весомый кусок рыбного пирога, и Ригрета бодро принялась за него.

– Вараделта, а принеси-ка нам вина, – сказал Конда задумчиво. – Надо отпраздновать возвращение нашей потери.

Стаканы наполнились терпковатым, но сладким вином, и Ригрета удовлетворённо улыбнулась.

– Лучше Бинот нет ничего. Дюбер никогда не превзойдёт их, – сказала она, отпивая глоток.

– Дюбер морозит виноград, чтобы усилить сладость.

Аяна даже малейшего представления не имела, кто такой Дюбер и как именно молча отпила глоток, глядя на Вараделту, которая тоже помалкивала, наслаждаясь вином.

– Я как-то ездил на юг, в Форле. У нас были дела с домом Тареас. Думаю, их белое могло бы соперничать с Бинот, но они продают его исключительно у себя, да и виноградник у них мал. Я был крайне расстроен, когда узнал, что они собираются снизить производство вина и перейти на продажу изюма.