Над Волгой

Он звонко шлепнул ладонью по голой спине Володи и пошел накрывать к завтраку стол.

«Прямая тебе дорога на отцовский завод, — думал Павел Афанасьевич, заваривая чай. — И другие дороги тебе не заказаны. Только расти. Сильное дерево долго растет».

Надо же было случиться, что именно в это воскресное утро, едва кончив завтрак, Володя свернул с плиты суповую кастрюлю и залил всю кухню.

— Несручная баба что ни схватит — уронит! — с досадой проворчал Павел Афанасьевич и ушел в комнату слушать радио.

А Володя — хочешь не хочешь — принялся мыть пол. Ничего особенного в этом происшествии не было бы, если б вскоре не раздался звонок.

«Зорин!» — подумал Володя, открыл дверь и в испуге отступил, пряча за спину грязную тряпку. На лестничной площадке стояли Ольга и Галя. Это было так неожиданно, что Володя не верил глазам.

— Здравствуйте! — сказал он, мучительно краснея.

Пусть бы он пилил, колол дрова, столярничал, плотничал! Все, что угодно, только не пол!

— Здравствуйте-пожалуйте! — весело воскликнул отец, тоже выходя на звонок.

Он был нарядный, в светлой рубашке, синем шелковом галстуке.

— Идите. Я сейчас, — пробормотал Володя и вернулся в кухню.

С другими таких вещей не случается. Это с ним только может случиться: единственный раз в жизни пришла Ольга и застала его в засученных по колено штанах, а главное, с проклятой тряпкой в руке! Он мог бы, как отец, сидеть на диване и слушать Бетховена в тот момент, когда они явились с Галей Введенской. Или, по крайней мере, мог бы не покраснеть, как воришка, когда их увидел.

— Мы с ним барствовали, пока жила бабушка, — сказал Павел Афанасьевич, когда Володя вышел к гостям. — Бывало, в постелях лежим, а бабушка завтрак готовит. Наоборот надо бы! Теперь спохватились, да поздно…

Девочки чинно сидели, сложив на коленях руки. Разговор поддерживала Галя.

— А скажите, пожалуйста, Павел Афанасьевич, у вас на заводе… — говорила она деловым и вежливым тоном.

— Володя, где ты занимаешься? Где твои книги? — шепнула Ольга.

Непривычно было видеть ее у себя в доме! Володя повел Ольгу в бабушкину комнату, оставив Галю с отцом. О Гале он просто забыл.

Комната полна была солнечного света. Ничего в ней не было, только Володина кровать да стол с аккуратно разложенными тетрадями и книгами.

— Как бело, ярко! — сказала Ольга. — Мне у вас нравится.

Она взяла со стола лежащую сверху тетрадь и прочитала заголовок: «Мысли».

— Твои мысли?

— Разные, — смущенно ответил Володя.

— Володя, ты недоволен, что мы пришли, когда ты…

«Заметила, как я застыдился», — понял Володя.

— А что такое было, когда вы пришли? — нахмурился он.

— Можно, я запишу в твоей тетради одну мысль? — быстро спросила Ольга, села к столу, обмакнула перо и, чуть нагнув набок голову, написала что-то крупным, красивым почерком, как пишут на уроках чистописания. — Прочти вслух, — сказала она, протягивая Володе тетрадь.

— «Будь щедрым, как пальма. А если не можешь — будь стволом кипариса, прямым и простым. Благородным», — прочитал Володя.

— А теперь ты напиши мне что-нибудь важное, — попросила Ольга. — Жаль, нет тетрадки. Напиши на листке.

Володя вырвал листок из тетрадки и стоя написал: «Вперед, заре навстречу! Помни „Молодую гвардию“!»

Ольга долго читала эти две короткие фразы.

— Помню, — ответила она, подняв серьезные глаза на Володю.

Она сложила вчетверо листок с написанными на нем Володей словами и спрятала в вырез блузки:

— Идем, Володя. У нас с Галей к тебе важное очень дело.

Галя сидела все в той же позе и, разглаживая на коленях платье, взрослым тоном беседовала с Павлом Афанасьевичем.

— У вас важное дело? — вежливо осведомился Володя.

— Да! — оживившись, ответила Галя. — Мы хотим заимствовать ваш опыт борьбы за минуты. Наш комитет комсомола постановил…

Павел Афанасьевич зажег спичку, но не закурил и с задумчивой улыбкой смотрел на оранжевое крохотное пламя.

Но этот день был днем неожиданных встреч. Едва Володя начал делиться опытом, раздался новый звонок.

— Вот это уж Зорин! — сказал Володя, выбежал в прихожую и, открыв дверь, отступил в изумлении.

Бравый матрос с выпуклой грудью, облитой черным сукном шинели, стоял за дверью и отдавал ему честь.

— Женька! Горюнов! — на весь дом закричал Володя.

— Здорово, Володька, — спокойно, словно они вчера только виделись, сказал Горюнов. — Собирайся, идем на каток… Э! Да у вас гости! — заглянув в комнату, заметил он с удовольствием; не дожидаясь приглашения, скинул шинель и выкатил грудь колесом. — Так вот… товарищ капитан мне говорит, — громко, чтобы слышали в комнате, рассказывал Женька: — «Вы, говорит, отличный матрос, Горюнов…»

— Иди, иди, отличный матрос! — захохотал Володя, таща его к девочкам.

Женя маршевым шагом подошел к Ольге, вытянул руки по швам и щелкнул каблуками:

— Учащийся первого курса речного училища Евгений Горюнов! Честь имею представиться! — Он был рад представляться девяносто раз в день и, четко повернувшись кругом, сообщил и Гале Введенской: — Учащийся первого курса речного училища…

У этой девочки было такое хорошенькое лицо с голубыми, как у куклы, глазами, что Женя в первую секунду опешил.