Нагие и мёртвые

 На этот раз Даллесон попал в гальку, по Лич среагировал слишком поздно и щелкнул затвором аппарата уже после того, как галька рассыпалась на мельчайшие кусочки.

 - Ну какого черта вы там копаетесь! - рявкнул Даллесон.

 - Я стараюсь изо всех сил, майор.

 - Ну ладно, я выстрелю еще раз, не зевайте. - Даллесон нагнулся, чтобы поднять камешек.

 - Это последний кадр, майор, - предупредил Лич.

 - Ничего, ничего, сейчас должно выйти.

 Даллесон еще раз протер глаза от пота, наклонился и задержался в согнутом положении. Сердце его билось учащенно.

 - Нажимайте на кнопку, как только услышите выстрел! - крикнул он Личу.

 - Хорошо, сэр.

 Даллесон подбросил гальку и направил на нее карабин. На какой-то момент он вовсе потерял цель из виду, но снова поймал ее на прицел в тот момент, когда она стала падать вниз. Он нажал на спусковой крючок и выстрелил.

 - На этот раз я успел, майор! - радостно доложил Лич.

 Вода вокруг них все еще рябилась от падавших осколков гальки.

 - Отлично, черт возьми! - весело сказал Даллесон. - Я вам очень благодарен, Лич.

 - Не стоит, сэр, лишь бы хорошо получилось.

 - Я вам заплачу за это.

 - Да, но...

 - Никаких но, я настаиваю, - перебил его Даллесон. Он вытащил из карабина магазинную коробку и выстрелил в воздух оставшийся в патроннике патрон. - Сойдемся на двадцати пяти центах за три фотографии. Я уверен, что они получатся хорошо. - Он похлопал Лича по плечу. - А теперь давайте искупаемся, мы вполне заслужили это.

9.

 После возвращения с передовой разведывательный взвод начал снова работать на строительстве дороги. Роты на передовой несколько раз продвигались понемногу вперед, и среди солдат в тыловых частях ходили слухи, что фронт уже приблизился к линии Тойяку.

 О том, как в действительности развивались боевые действия в операции, люди знали очень мало. Дни тянулись однообразно, без каких-либо происшествий, и солдаты быстро забывали обо всем, что произошло несколько дней назад. Ночью они стояли в карауле, вставали через полчаса после рассвета, завтракали, стирали свое обмундирование, брились и садились в грузовую машину, которая доставляла их через джунгли на тот участок дороги, где они работали. Они возвращались на бивак в полдень, и, пообедав, снова уезжали на свой участок дороги и работали там до позднего вечера. По возвращении вечером ужинали, некоторые мылись в ручейке рядом с биваком, а с наступлением темноты ложились спать. В ночном карауле каждому приходилось стоять по полтора часа, и люди уже привыкли к этому. Они даже забыли о том, что можно спать подряд восемь часов. Наступил сезон дождей, и солдаты никогда как следует не просыхали, но они очень скоро смирились и не считали это особым неудобством. Вечно влажная одежда казалась им вполне нормальным явлением, и каждый из них уже с трудом представлял себя в абсолютно сухой одежде.

 Приблизительно через неделю после возвращения разведывательного отделения с передовой на остров прибыла почта. Солдаты получили первые письма за несколько недель, и это, несомненно, было событием в их однообразной жизни. По чистой случайности в тот же вечер солдаты получили по три банки пива, что происходило не так уж часто. Они быстро выпили пиво, которого было явно недостаточно, чтобы опьянеть от него; оно лишь навеяло грусть, настроило на размышления и воспоминания, разожгло аппетит к вещам, о которых лучше было не говорить.

 Вечером в день получения почты Ред пил пиво вместе с Уилсоном и Галлахером и не возвращался в свою палатку, пока не стемнело. Он не получил ни одного письма, и это нисколько не удивило его, поскольку вот уже год как он сам не писал никому. Тем не менее в душе он, конечно, чувствовал некоторое разочарование. Он никогда не писал Луизе и, естественно, не получал никаких весточек от нее, она ведь даже не знала его адреса. И все же иногда, особенно в дни прихода почты, в нем на миг просыпалась надежда.

 "С Луизой все покончено, - думал он, - но... всякое бывает..."

 Друзья Реда занялись письмами, и его подавленность усилилась.

 Галлахер писал письмо своей жене. Стараясь ответить на все ее вопросы, он торопливо перелистывал пятнадцать присланных ею писем. Уилсон жаловался на свою жену.

 - Я этой чертовке отдал всего себя, свою любовь, а она изводит меня теперь: почему я не присылаю ей все свое жалованье.

 - Ты подохнешь в тюрьме, - ядовито заметил Ред.

 Ред возвратился к своей палатке в очень плохом настроении.

 Перед тем как влезть в нее, он со злостью наподдал ногой пустую пивную банку. Расправляя в темноте скомканное одеяло, со злостью проворчал:

 - Это только у нас такое возможно. Три банки пива... Только дразнят...

 Вайман повернулся на своей койке и мягко предложил:

 - Я выпил только одну банку. Хочешь - пей мои.

 - Спасибо, друг, - нерешительно ответил Ред.

 С тех пор как он и Вайман поселились в одной палатке, между ними установилась молчаливая дружба. Вайман все чаще и чаще за последнее время предлагал что-нибудь Реду и старался угодить ему.

 "Только начинаешь дружить с кем-нибудь, а его, глядишь, раз - и убьют", - думал Ред. Вайман все больше и больше напоминал ему Хеннесси.