Нагие и мёртвые

 - Постой, постой, Хирн, мы с тобой неплохо ладим, поэтому не шуми на меня, я скажу тебе, что шансы каждого могут быть подпорчены его товарищем по комнате, поэтому не выходи из себя, понимаешь, что я имею в виду?

 В течение первого года учебы у Хирна мало шансов сделать чтонибудь выдающееся. Путь его достаточно тернист. В тормозах нет смазки, и они не могут действовать плавно. Его засасывает текучка, своего товарища по комнате он видит редко, проводит почти все послеобеденные часы в лаборатории и все вечера за книгами. Он составляет себе расписание, в котором предусматривает все, вплоть до пятнадцати минут на чтение комиксов в утреннем выпуске воскресной газеты и времени на кино в субботу вечером. В послеобеденные часы он записывает изменения температуры в клубе, отмечает колебания уровня гидрометра, экспериментирует с лягушкой. С четвертой попытки ему удается извлечь скальпелем из головы лягушки слегка поблескивающий, похожий на тончайшую ниточку слюны нерв. Несмотря на успех опыта, он чувствует себя подавленным.

 "Действительно ли я хочу заниматься этим делом?"

 На лекциях он делает все, чтобы не задремать, но побороть дремоту не в состоянии. Голос ассистента в очках в стальной оправе на костлявом лице доносится до его сознания, как из тумана. Глаза закрываются.

 - Джентльмены, я хочу, чтобы вы обратили внимание на такой феномен, как бурые водоросли, особенно ламинария. - Он пишет на доске: "Нероцистис лютена, макроцистис пирофера, пелагофикус порра". - Это совсем необычные формы морской жизни, заметьте это; у них нет ни корней, ни листьев, к ним не доходит солнечный свет. Под водой гигантские ламинарии образуют настоящие джунгли, где они растут без движения, получая питание из окружающей океанской среды.

 - Буржуазия в растительном царстве, - бормочет сидящий рядом студент, и Хирн просыпается, пораженный совпадением их взглядов, как будто сосед высказал его, Хирна, мысли.

 - Только во время штормов, - говорит ассистент, - их выбрасывает на берег; обычно они живут в густых морских джунглях, живут неподвижно, поглощенные исключительно своим собственным питанием. Эти виды растений были вынуждены остаться под водой, тогда как другие вышли на сушу. Их коричневая окраска, необходимая в мрачных подводных джунглях, оказалась бы фатальной в условиях интенсивного облучения солнцем на суше. - Ассистент поднимает засушенную коричневую ветвь со стеблем, похожим на веревку. - Передайте ее по рядам, господа.

 Какой-то студент поднимает руку.

 - Сэр, чем полезен этот вид растений?

 - О, их используют для самых разных целей. Прежде всего из них делают удобрение. Из них получают поташ.

 Однако подобные эпизоды - редкое исключение. Хирн кажется себе пустым сосудом, который должен быть наполнен; он жаждет знаний.

 Хирн медленно привыкает к окружающей обстановке, с кем-то знакомится, начинает где-то бывать. Весной на первом году обучения он из любопытства попадает на собрание гарвардского драматического клуба. Президент клуба честолюбив, планы обсуждаются во всех деталях.

 - - Подумайте немного и сами убедитесь, насколько это абсурдно. Нелепо заниматься выколачиванием на барабанах этих глупых музыкальных какофоний; мы должны расширить сферу своих интересов.

 - Я знаю одну девушку в Рэдклифе, изучавшую систему Станиславского, - говорит кто-то протяжно. - Если у нас будет приличная программа, мы сможем пригласить ее, и она передаст нам свои знания этой системы.

 - Ах, это чудесно, давайте сыграем Чехова!

 Встает стройный молодой человек в очках в роговой оправе и требует выслушать его.

 - Если мы хотим превратиться из гусеницы в бабочку, я требую, я именно требую, чтобы мы сыграли пьесу "Восхождение Ф-6". Все о ней говорят, но ее еще никто не поставил. Смешно не подумать об этом, ведь эта вещь принесет нам огромную славу.

 - Я не могу согласиться с вами относительно Одена и Ишервуда, Тэд, - замечает кто-то.

 Выступает плотный темноволосый студент с внушительным низким голосом.

 - Я думаю, мы должны поставить Одена, это единственный драматург в Америке, который пишет серьезные вещи. По крайней мере, он знает разочарования и надежды простых людей.

 - Ого-го-го-го! - вопит кто-то.

 - Только О'Нил и Элиот!

 - Элиот и О'Нил это совсем разные люди. (Смех.)

 Спорят целый час, а Хирн вслушивается в называемые имена.

 Ему знакомы лишь немногие. Ибсен, Шоу и Голсуорси, но он никогда не слыхал о Стриндберге, Гауптмане, Марло, Лопе де Вега, Вебстере, Пиранделло. Поток имен продолжается, и он с отчаянием говорит себе, что должен больше читать.

 В конце весны первого года учебы Хирн начинает увлекаться художественной литературой. Вновь открывает для себя Хаусмана, которым увлекался в начальной школе, добавляет к нему таких поэтов, как Рильке, Блейк и Стив Спендер. Ко времени отъезда домой на летние каникулы он переключается на английскую литературу в качестве профилирующего предмета и часто сбегает с пляжа от Сэлли Тендекер и сторонится других девушек, просиживает ночи за сочинением коротких рассказов.