Нагие и мёртвые

 - Крофт! - с ненавистью произнес Гольдстейн и беспокойно огляделся. - Когда к нам пришел этот лейтенант, я думал, все пойдет иначе. Он мне показался хорошим парнем. - Гольдстейн вдруг понял, как много надежд у него родилось в связи с тем, что Крофт уже не командовал взводом.

 - Ничего он не изменит, - сказал Минетта. - Я не доверяю офицерам. Они всегда заодно с такими, как Крофт.

 - Но он должен взять командование в свои руки, - сказал Гольдстейн. - Для таких, как Крофт, мы просто мусор.

 - Он такими нас и считает, - согласился Минетта. В нем опять заговорила гордость. - Я его не боюсь и сказал ему, что думал. Ты же видел.

 "Это должен был сделать я", - подумал Гольдстейн. Он был явно огорчен. Почему он никогда не мог сказать другим, что он о них думает? - У меня слишком мягкий характер, - сказал оп вслух.

 - Может быть, - заметил Минетта. - Но нельзя позволять садиться себе на шею. Нужно вовремя поставить нахала на место. Когда я был в госпитале, врач пытался нагнать на меня страху, но я отшил его. - Минетта сам верил в то, что говорил.

 - Хорошо, когда ты можешь так, - сказал Гольдстейн с завистью.

 - Конечно.

 Минетта был доволен. Боль в руках стала затихать, силы потихоньку начали возвращаться. "Гольдстейн неплохой парень. Думающий", - решил он.

 - Знаешь, я раньше жил весело, ходил на танцы, любил девчонок. На всех вечеринках был заводилой. Ты бы видел меня. Но на самом деле я не такой. Даже во время свидания с Рози мы часто говорили о серьезных вещах. О чем только мы ни говорили. Такой уж я человек: люблю пофилософствовать. - Он впервые подумал так о себе, и эта оценка самого себя ему поправилась. - Большинство ребят, вернувшись домой, снова займутся гем же, что делали и раньше. Просто гулять будут вовсю. Но мы не такие, а?

 Любовь к дискуссиям вывела Гольдстейна из меланхолического состояния.

 - Я расскажу тебе кое-что, о чем часто задумывался. Хочешь? - Скорбные морщины, тянувшиеся от носа к уголкам рта, стали глубже, заметнее, когда он пачал говорить. - Знаешь, возможно, мы были бы счастливы, если бы не размышляли так много. Может быть, лучше просто жить и давать жить другим.

 - Я тоже думал об этом, - сказал Минетта. Странные, неясные мысли вызвали в нем беспокойство. Он почувствовал себя на краю глубокой пропасти. - Иногда я задумываюсь над тем, что происходит. В госпитале среди ночи умер один парень. Иногда я думаю о нем.

 - Это ужасно, - сказал Гольдстейн. - Он умер, и никого рядом с ним не было. - Гольдстейн сочувственно вздохнул, и почему-то вдруг у него на глазах навернулись слезы.

 Минетта удивленно взглянул на него.

 - Ты что? В чем дело?

 - Не знаю. Просто грустно. У него, наверно, была жена, родители...

 Минетта кивнул.

 - Смешные вы, евреи! У вас больше жалости к себе и к другим, чем обычно бывает у людей.

 Рот, лежавший рядом с ним, до сих пор молчал, но сейчас вступил в разговор.

 - Это не всегда так.

 - Что ты хочешь этим сказать? - резко спросил Минетта. Рот разозлил его - напомнил, что через несколько минут придется возобновить работу. Это усилило в нем скрытое чувство страха перед тем, что Крофт будет наблюдать за ними. - Кто просил тебя вмешиваться в наш разговор?

 - Я думаю, что твое заявление не имеет оснований, - Резкое замечание Минетты настроило Рота на такой же тон. "Двадцатилетний мальчишка, - подумал он, - а считает, что уже все знает". Он покачал головой и, растягивая слова, важно произнес: - Это серьезный вопрос. Твое заявление... - Не найдя нужных слов, он медленно провел рукою перед собой.

 Минетта был уверен в своих словах. Вмешательство Рота подлило масла в огонь.

 - Кто, по-твоему, прав, Гольдстейн? Я или этот предприниматель?

 Гольдстейн невольно усмехнулся. Он немного симпатизировал Роту, особенно когда тот не находился рядом, но из-за его медлительности и ненужной торжественности во всем, что он говорил, ждать, когда он закончит наконец фразу, было не очень приятно. Кроме того, вывод, сделанный Минеттой, импонировал Гольдстейну.

 - Не знаю, мне показалось, что в сказанном тобой - большая доля правды.

 Рот горько усмехнулся. "Ничего удивительного в этом нет, - подумал он. - Всегда все против меня". Во время работы его злила ловкость, с которой орудовал Гольдстейн. Ему это казалось в какойто мере предательством. Сейчас Гольдстейн согласился с Минеттой, и это не удивило Рота.

 - Его заявление не имеет никаких оснований, - повторил он.

 - И это все, что ты можешь сказать? "Никаких оснований", - передразнил его Минетта.

 - Ну хорошо. Возьмем меня. - Рот не обратил внимания на сарказм Минетты. - Я еврей, но я не религиозен. Возможно, что я в этой области знаю меньше тебя, Минетта. Но кто ты такой, чтобы говорить о моих чувствах? Я никогда не замечал чего-то особенного в евреях. Я считаю себя американцем.

 Гольдстейн пожал плечами.

 - Ты что же, стыдишься? - спросил он мягко.

 Рот раздраженно фыркнул:

 - Таких вопросов я не люблю.