Нам нужна… революция

Я не пытался перебить Александра Александровича неожиданным вопросом. Честно говоря, не было в этом смысла. Прав он или не прав — покажет время, мне хотелось понять этого человека, найти те корни, тот фундамент, на котором развился не только дар учёного — доктора биологических наук, академика и вице-президента Петровской академии наук и искусств (ПАНИ), члена-корреспондента РАЕН, но и неординарного поэта, члена Союза российских писателей, издавшего 17 поэтических сборников. Вспоминая сейчас, что рассказывал мне Улитин о себе, я никак не улавливал того цементирующего раствора, той силы, которая смогла соединить воедино в одном человеке аналитический ум исследователя, организатора, и тонкого лирика, видящего мир «глазами души». Как-то не стыковались эти две разные ветви на одном дереве…

Тонкий слой облаков над лесом играл зеленоватыми оттенками, переходящими сразу в красноватые и оранжевые. Казалось, что небо заполыхало огнём-радугой закатного солнца, которое, уходя, вдруг решило напоследок всех изумить, разукрасив иными сочными красками беспредельную синеву на востоке — это было ещё более удивительно и прекрасно, когда западная часть неба неумолимо быстро темнела.

Саша Улитин во все глаза смотрел на это чудо, не в силах отвести взгляда и забыв обо всём. Его просто распирала радость от неожиданного видения величия природы. Он не помнил, сколько оно длилось, но когда поугасли небесные краски, а облака превратились в обыденно-серые и не досягаемые для лучей закатного солнца, Саше вдруг стало грустно, потому как не видели всего этого его друзья и о чём обычными словами он рассказать им просто не смог бы. Улитин вновь ощутил внезапно заигравшую тоску одиночества, ещё не понимая, что без этого, возможно, не было бы и чуда. Радость и непонятная грусть — они как бы перемешались в его сердце и неизвестно почему взволновали. Подобные противоречивые чувства охватывали Улитина не раз, но пройдёт много лет, прежде чем ему станет ясно, откуда шла эта непонятная двойственность. Мыслями он редко будет окунаться в своё прошлое — тяжёлое и не совсем приятное, но в то же время Саша прекрасно понимал, что от него ему никуда не деться, оно всегда будет с ним рядом, как его тень…

Чуть позже он прочитает у Михаила Пришвина: «Но самая суть чисто человеческого здоровья — это когда его неудержимо тянет сказать что-то хорошее другому человеку, как будто это даже закон: раз мне — то должно быть и всем хорошо!». Это было написано и про Сашу Улитина…

Сумрачным декабрьским днём во двор Шуйского районного дома приюта для младенцев въехали сани, запряжённые гнедой лошадью. На передке сидел бородатый мужик в тулупе, сзади — женщина в пальто, она была закутана в платок и держала на руках грудного ребёнка, завёрнутого в серое одеяло. Спрыгнув с саней, мужик кнутовищем стукнул в дверь и, когда та приоткрылась, охрипло крикнул:

— С села Дунилово, жильца вам нового привезли…

— Быстрее заходите, не лето, чай…

Женщина неторопливо слезла с саней, не выпуская ребёнка из рук, сделала несколько неверных шагов застывшими ногами, но у двери остановилась.

— Ты меня тут жди, — строго взглянула она на возницу, — я скоро…

В кабинете директора, куда привела её нянечка, женщина осторожно положила ребёнка на продавленный кожаный диван и, развязав платок, тяжело опустилась рядом. Затем достала бумаги и протянула их директору — молчаливой женщине лет под пятьдесят с утомлёнными глазами на морщинистом лице.

— Я из сельского попечительского совета, — наконец представилась вновь прибывшая. — Решением совета Саша Улитин, — кивнула она на неподвижный свёрток из одеяла, — неполный месяц ему и сроку-то — направляется к вам. Отец семьи погиб на фронте, а мать, Антонина Дмитриевна Улитина, перенесла после родов тяжёлую операцию… Так что пришлось двоих её старших — сына и дочь — в детский дом определять, а этого сюда. Тех временно, судя по всему, ну а Саша, — она вздохнула и почему-то поёжилась, — останется здесь, думаю…

Директор взглянула на стоявшую у двери нянечку и коротко проговорила:

— Давай, Семёновна, определяй…

Обо всём этом Александр Улитин узнает спустя годы. Именно эта нянечка и станет для него второй матерью, добродушное лицо которой и ласковые, воистину материнские руки запомнились осмысленному взору парня с самого начала. Она кормила его, укладывала спать, гуляла с ним, очевидно, как и с другими детьми. Но отложились в памяти Улитина её первые слова: «Мой Саша…». Он и считал её своей матерью, и называл её только мамой. Поэтому, когда Саше исполнилось семь лет и вместе со своими сверстниками он должен был переселиться в Луховский детский дом, главной для него бедой и несчастьем стало расставание с матерью. Он словно чувствовал, что больше её не увидит, — она стояла у двери, поникшая и бледная, украдкой вытирая кончиком платка невольные слёзы. А воспитательница из Луховского детского дома Анна Дмитриевна, приехавшая за детьми на машине, говорила Улитину, что настоящая его мама живёт в Дунилово и они обязательно поедут к ней…