Наондель

Сидя на полу, она наблюдала, как солнце встает за грязным восточным окном, и вдруг вид мутного стекла наполнил ее благородным гневом. Взяла череп с собой к морю, не заботясь о том, скрывается ли что-нибудь в глубинах, готовясь схватить ее, едва она подойдет к воде. Ведь ради этого она здесь. Заполнив череп водой, она отнесла его к храму и поставила снаружи у стены так, чтобы вода не вытекала. Потом зашла внутрь, подошла к алтарю. Убрав камень, нож и пшеницу, перевернула алтарную подушку. Ей повезло, бархат был прикреплен к деревянному днищу маленькими скрепками, которые легко было отковырять ножом. Только дойдя до половины ряда скрепок, она поняла, что творит: оскверняет священный алтарь! Нож упал на пол. Какой ужас! Как она могла?

Она посмотрела в окно. На голый пол, лишенный украшений алтарь, облупившуюся краску на двери. Весь этот храм давно осквернен пренебрежением и забвением.

Подняв нож, она отковыряла последние скрепки и развернула ткань. Громко рассмеялась.

– Знаешь, нам с тобой повезло, – сказала она черепу.

Ткань была сложена в несколько раз и оказалась в четыре раза больше, чем подушка. Пожалуй, она даже смогла бы завернуться в нее на ночь. Но сперва надо позаботиться о храме.

При помощи воды из черепа и бархатной ткани она вымыла и отполировала окна, насколько это было возможно. Потом постирала кусок материи и разложила на просушку на скале возле храма. Ткань сияла на солнце, как огромное пурпурное знамя. Если бы кто-то из Матхели проплывал сейчас мимо, чтобы проверить, свершилось ли жертвоприношение, они издалека увидели бы, что она натворила.

Открыв дверь храма, она при помощи ее полезла на крышу. Когда она забралась туда, от голода и жажды мир вокруг нее вращался, так что ей пришлось присесть. Когда головокружение улеглось, она некоторое время сидела неподвижно, просто глядя вокруг. Море блестело, бесконечное, огромное, простирающееся во все стороны. Других островов не было видно. Она одна во всем мире, одна со своей судьбой. До сих пор она была настолько сосредоточена на этом, что совсем не смотрела по сторонам. Ничто не имело значения, кроме храма и ее миссии. Потом она перевела взгляд на крышу.

Она очень надеялась, что там есть хоть какое-то углубление, где после прошлого дождя собралась вода. Но такого не оказалось. К горлу подступили слезы. Мимо пролетел куличок, совсем близко, и уселся на гнездо. Внезапно она увидела гнезда, спрятанные под краем серой крыши – дюжина гнезд, полных яиц.

Птицы оказали отчаянное сопротивление. Налетали на нее, атаковали когтями и клювами. Она не забирала все яйца из одного гнезда. Высосала их сырыми, сидя на крыше среди разозленных птиц и падающих перьев. Вкус был потрясающий.

Теперь ее силы укрепились. В море водятся мидии и морские ежи – если она сумеет вытащить их, не повредив руки. Но ей не хотелось снова заходить в воду. Она не знала, готова ли умереть. Держа в руках череп, она уселась с подветренной стороны храма в ожидании, когда просохнет бархатная ткань.

Череп продолжал таращиться на нее пустыми глазницами, и Иона продолжала ломать голову, как звали девочку. Казалось важным, что у нее есть имя, что она что-то из себя представляет. Ионе никогда не приходилось никому давать имя. Даже щенкам, жившим при храме. Но теперь она могла дать своей предшественнице имя, сделать ее чем-то большим, нежели просто жертва, избранная, череп. Это оказалось трудно. Иона не знала, как выбирают имя. Попыталась придумать что-то необычное, но оно звучало нелепо. Она провела пальцем по челюсти черепа, по гладкой поверхности скул.

Она была такая маленькая и хрупкая. И такая мертвая. Ушла навстречу смерти раньше Ионы. Как ее сестра, от которой осталось только имя.

– Мизра, – произнесла она, и Мизра улыбнулась ей своими обнаженными зубами.

Так прошел третий день Ионы на острове.

Ветра продолжались. Волны бились о скалы ритмично, как биение сердца. Птичьи яйца кончились. Поймать птиц она не могла. Соленое мясо устриц еще усугубляло жажду. Казалось, дождя не будет еще долго.

Завернувшись в бархат, она спустилась к морю с Мизрой и ножом.

Она приехала сюда, чтобы умереть. Но теперь ее медленно убивают голод и жажда – долгая смерть, совсем не такая, к какой она готовилась. Найдя Мизру, она впервые начала бояться монстра. Теперь она ждала его. Ей хотелось умереть, как Мизра, – быстро, с честью и со смыслом.

Заглянув в ее пустые глазницы, Иона от души надеялась, что та действительно умерла именно так.

Она подняла нож. Тупое лезвие поначалу лишь оцарапало ей ладонь. Трудно сознательно нанести себе раны. Ей пришлось надавить очень сильно, прежде чем кожа подалась, и проступили бисеринки крови. Она выдавила в море столько, сколько могла.

– Я здесь! – крикнула она навстречу ветру. – Приди и возьми меня!