В парикмахерской мисс Арден было довольно людно. Венеции пришлось почти час дожидаться своей очереди. Она сидела, читая в «Воге» статью о гостеприимстве военного времени, когда гостям «куда уместнее предложить горячую ванну, чем рюмку джина». Потом ей показалось, что кто-то усиленно пытается привлечь ее внимание. Венеция сделала вид, что не замечает. Она была не в том настроении, чтобы вести светские беседы.
– Простите, вы Венеция? Венеция Уорвик? Возможно, вы меня не помните. В свое время я была знакома с вашей сестрой. Я работала в журнале «Стайл».
Венеции не оставалось иного, как вежливо улыбнуться:
– Вы не ошиблись. Это я.
– Я так и думала. Как поживает Адель? Я слышала, она благополучно вернулась в Англию. А ее бедняга-муж остался в Париже. Это так кошмарно. Кстати, если она выразит желание поработать…
– Очень сомневаюсь, что у нее в данный момент есть такое желание, – подбирая слова, сказала Венеция. – Сейчас она вместе с детьми живет за городом.
– Как ей повезло! Жаль, что я не могу покинуть Лондон. Но кому-то приходится работать.
– Да, – согласилась Венеция.
Поскольку женщина держалась с ней очень учтиво, было бы невежливо ограничиваться односложными ответами.
– Простите, я что-то не помню вашего имени.
– Люси. Люси Гэлбрейт.
Теперь Венеция вспомнила. Эта женщина была замужем за неким Тимом Гэлбрейтом, с которым потом шумно и мучительно разводилась. Причиной развода было то, что Тим увлекся сестрой Люси.
– Теперь я вас вспомнила.
– Простите, что докучаю вам разговорами. Я сама не люблю, когда мне мешают читать в парикмахерских. Просто я подумала… Простите мою дерзость… Словом, у меня есть замысел романа.
– Да? – Венеция попыталась подражать матери, которая потрясающе умела произносить это «да» с оттенком вежливой холодности. – Как интересно.
– На самом деле у меня есть больше чем замысел. Я уже написала половину. Признаюсь вам честно: я просто устала быть редактором отдела моды. Мне всегда казалось, что я способна на большее. А к вам обратилась лишь потому, что ваша семья занимается издательским делом. Быть может, вы согласитесь взглянуть на мое детище?
– Сейчас это несколько затруднительно, – ответила Венеция. – Наши издательские возможности пугающе ограниченны. Вы же знаете о лимитах на бумагу и… – Венеция не договорила. У нее вдруг мелькнула мысль: что, если она сейчас отбрыкивается от нового варианта «Унесенных ветром»?
– Скажите, а он о чем, ваш роман?
– Мне думается, он подходит под категорию развлекательной литературы. Возможно, вы со мной не согласитесь. Это воспоминания служанки об очень знатной семье, в которой ей довелось служить.
– Но ведь вы, кажется, говорили, что написали роман.
– Да. Это вымышленные воспоминания, потому они и читаются легко и весело. Моя героиня – камеристка герцогини. Невероятно знатной герцогини. Думаю, они все невероятно знатные, эти герцогини. У меня она названа герцогиней Уилтширской. Она младшая фрейлина королевы Александры. Она знала королеву Викторию, ездила на загородные торжества с Александрой. Конечно же, она знакома и с королевой Марией. Но все это подается глазами служанки. Параллельно мы узнаем и ее историю: невероятно романтическую и печальную. В романе полно патриотических рассуждений о королевской семье. Вы же знаете, людям это нравится. Особенно сейчас.
– Согласна.
– Повествование камеристки переплетается с разного рода интригующими слухами, сплетнями и историческими событиями. Например, герцогиня едва не отправилась в плавание на «Титанике».
– Кстати, моя мама тоже едва не отправилась в плавание на «Титанике», – сказала Венеция.
– Что вы говорите! Какое счастье, что ваша мама не осуществила свой замысел… А еще в моем романе есть сюжетная линия, связанная с миссис Кеппел [76] . Само собой, не обойдена и Первая мировая война. Я думала, на каком историческом отрезке мне закончить роман. Скорее всего, я коснусь отречения Эдуарда Восьмого, а закончу нашими днями, когда замечательные король и королева каждый день ходят по улицам разбомбленного Ист-Энда и говорят, как они рады, что их резиденцию тоже бомбят… И как вам сюжет?
Суждения Венеции о достоинствах литературных произведений отличались предельной простотой: роман считался хорошим, если ей хотелось его прочитать. Этот роман она прочла бы с удовольствием.
– Я такие вопросы сама не решаю. Вам обязательно нужно переговорить с моей мамой, – ответила она Люси.
– Венеция, мне даже слушать неинтересно. Вымышленные мемуары какой-то камеристки. Одним словом – писанина. Неужели ты думаешь, мы сумеем уломать твоего отца?
– Во всяком случае, надо попытаться, – твердо стояла на своем Венеция.
– Но зачем? Почему ты так уверена, что это стоящее произведение?
– Хотя бы потому, что Люси – писательница.
– Журналистка! – презрительно усмехнувшись, поправила Селия дочь. – Это, моя дорогая, не одно и то же.
– Делл говорит, что Люси пишет очень хорошо. Я ее спрашивала.
– Сомневаюсь, чтобы суждения Адели о литературном мастерстве сильно отличались от твоих.