Наперекор судьбе

Венеция и сама удивлялась, откуда у нее врожденные способности к коммерческой деятельности. Точный ответ знал только Бог. Быть может, унаследовала от Эдгара, деда с отцовской стороны. Венеция буквально носом чуяла коммерческую выгоду и умела потенциальные деньги превратить в реальные. Она приходила в книжные магазины, универмаги, библиотеки и добивалась желаемых результатов, поскольку все ее идеи и предложения имели под собой крепкий финансовый фундамент. Придуманный ею клуб детской книги великолепно развивался. Теперь она подумывала провести там конкурс сочинений, оценивать которые предстояло Себастьяну Бруку. Конечно, у нее не было редакторского чутья, хотя это она нашла автора «Милосердия и благосклонности», а еще раньше предложила издать кулинарную книгу, в издательстве хватало людей с этим чутьем, включая и ее мать. Венеция понимала: потому они с матерью так хорошо и сработались, что она не пыталась вторгаться в редакторскую сферу.

Ей вовсе не хотелось отрываться от работы и становиться «затворницей» Эшингема на время родов и первых месяцев жизни ребенка. Она решила, что продержится хотя бы до Рождества. По ее расчетам, родить она должна где-то в конце января. А ее место в издательстве займет кто-то другой. Возможно, кто-то, обладающий такой же коммерческой жилкой. Эта мысль была ей крайне неприятна.

Просто уму непостижимо, что Бой так и не узнал о ее беременности. Впоследствии Венеция часто думала об этом. Как-никак, она ведь все время была на виду, посещая книжные магазины и универмаги. Ее могли увидеть где-нибудь в ресторане, куда она ходила на ланч, а иногда и на обед, откликаясь на нечастые приглашения. Не надо иметь острое зрение, чтобы увидеть ее живот. Чьи-то жены вполне могли это заметить и поделиться новостью с мужьями, написав им в армию. Возможно, даже в полк, где служил Бой. Однако такого не случилось, и на то имелась вполне конкретная причина.

* * *

Условия в пустыне не шли ни в какое сравнение с тяготами армейской жизни в Англии. Здесь все было гораздо хуже и тяжелее. Военные успехи оставались более чем скромными, и это ощутимо сказывалось на моральном состоянии солдат и офицеров. Но трудности сплачивали, и ценность воинского товарищества становилась еще очевиднее, а дружеские узы – еще крепче. Каждый, как мог, заботился о поддержании собственного боевого духа и боевого духа своих товарищей. В таких условиях любые неприятные известия из дома были почти равнозначны вражеской атаке.

Шейла Уиллоби-Кларк, конечно же, слышала о беременности Венеции и знала о самых диких и нелепых домыслах о возможном отце ребенка. Она написала об этом своему мужу. Но Майк Уиллоби-Кларк искренне восхищался Боем и не раз сожалел, что рассказал ему о Венеции, танцевавшей в «Дорчестере» в обнимку с каким-то офицером. Он видел, сколько страданий принесли Бою его слова. Так имел ли он право наносить своему боевому товарищу новый жестокий удар, пересказывая то, что могло оказаться всего лишь злобной сплетней? Ни в коем случае. И потому Майк ничего не сказал Бою. Когда другой офицер их полка получил письмо от жены, где тоже сообщалось о беременности Венеции Уорвик, и спросил Майка, слышал ли он что-либо, капитан Уиллоби-Кларк посоветовал этому офицеру держать язык за зубами.

– Бедняга Бой и так до сих пор переживает свой развод. Зачем же еще портить жизнь хорошему парню? Давай побережем его.

И потому Бой оставался в неведении, которое если и не было блаженным, то, по крайней мере, не приносило ему боли.

* * *

Адель решила сводить Нони в конюшню и по пути вдруг наткнулась на плачущую Иззи. Девочка плакала очень тихо. Иззи все делала тихо, чтобы никому не причинять беспокойства. Но плач ее был горьким. Она сидела на скамейке позади Голубятни, где ее никто не мог увидеть. Адель села рядом и обняла Иззи за плечи. Нони молча устроилась с другой стороны.

– Дорогая, что случилось?

– Ничего особенного. Извини, Адель. Я, наверное, испортила вам прогулку.

– Не надо извиняться. Без причины не плачут. Тебя кто-то обидел? Расскажи мне. – (Иззи молчала.) – Скучаешь по отцу?

– Немного. Но…

– Кит?

Иззи посмотрела на нее. Карие глаза покраснели от слез, лицо распухло, а кончики волос были чем-то испачканы.

– Да. Кит. Я стараюсь изо всех сил, а он ничуть не меняется. Что бы я ни предлагала, он говорит «нет».

– Я это знаю, дорогая. С ним сейчас очень… трудно. Но тебе удается ладить с ним гораздо лучше, чем кому-либо из нас. Чем вообще кому-либо. Мы все восхищаемся тобой.

– Не надо мной восхищаться. – Иззи судорожно глотнула воздуха и вдруг снова заплакала. – Он сегодня сказал мне, чтобы я больше ему не мешала. Так и сказал. Оказывается, я ему мешала. Я-то думала, что помогаю ему, хотя бы немного. А получается, я делаю только хуже.

– Иззи, да чем ты могла сделать ему хуже?

– Он так говорит. Потребовал, чтобы я оставила его в покое. Сказал, что ему не нужна моя забота и я только будоражу его мысли. Еще сказал, что я действую ему на нервы. Адель, мне так плохо. Получается, я совсем глупая и не могла понять это раньше.