Император спокойно обосновался на Эльбе в соответствии со своим новым положением, но условия, оговоренные договором в Фонтенбло, не были выполнены, они даже были нарушены, готовилась попытка совершить покушение на его жизнь. План этой попытки имел корсиканское происхождение, и император был проинформирован своими друзьями о его существовании. Имелся также план ограничить свободу императора и заточить его на острове Св. Елены. Он более не был связан обязательствами оставаться верным условиям, которые только он один и соблюдал; для его врагов значение имела одна только сила, в то время как справедливость, уважение к договоренности, родственные отношения и память о честной дружбе более ничего не значили. Цель, которую он ставил перед собой, — благополучие Франции, мотивы, которые побудили его отречься от престола, стали бессмысленными. Он понимал, что новое правительство, пришедшее на смену его власти, действовало в ущерб интересам нации, что в нем превалировал моральный дух эмиграции, который вел его каждый день от серьезных ошибок к еще более серьезным, тем самым разрушая Францию. Он понимал, что если он и совершал ошибки, то они в меньшей степени повлияли на его падение, чем интрига, поддерживаемое иностранцами предательство, невзгоды и неудачи, связанные с вторжением иностранных войск во Францию в 1814 году; Франции недоставало его, и она будет приветствовать его с распростертыми объятиями…
До тех пор, пока затрагивались его личные интересы, его одолевали сомнения. Но когда речь пошла о спасении, чести и славе родины, сомнения исчезли: полностью принадлежа Франции, император ради нее был готов на все. 1 марта он высадился в бухте Жуан и двинулся в поход на Париж; через каждые три дня его вооруженные силы удваивались; во всех пунктах маршрута народ осыпал его благословениями, возлагая на него все надежды, и демонстрировал готовность защищать его в случае нападения. Крестьяне и солдаты, гражданские служащие и сотрудники магистратов, все они говорили, что их ожидало бы самое худшее, если бы он не пришел. Через 20 дней после высадки на берег Франции он оказался у стен Парижа во главе 60 000 человек; и король, который не смог предотвратить зла, нанесенного Франции его придворными, министрами и привилегированными классами, в результате мучительных раздумий не нашел ничего лучшего, как в полночь покинуть свой дворец. Таким образом, подтвердились слова императора, сказанные г-ну Поджи о Бурбонах: их 19-летнее правление было настолько слабым, что они не могли бы выстоять, даже несмотря на чудо.
Единственное, чего не хватало, чтобы это великое предприятие стало полностью успешным, было решение императора покинуть Эльбу на две недели позже: тогда бы высадка не совпала по времени со встречей европейских монархов в Вене и они бы не подписали деклараций or 13 и 25 марта. Если бы император покинул Эльбу только После получения информации, которую он ожидал из Вены И которую вез Киприани, прибывший в Портоферрайо 27 февраля, то он отложил бы свой отъезд с Эльбы на несколько дней. К сожалению, император покинул остров 26 февраля. Киприани, раздосадованный, что не нашел его, задержался с отъездом во Францию и догнал нас только в Париже.
Часть II
«Сто дней»
Глава девятая
Доброжелательность со стороны императора и доверие, которым я пользовался у него, способствовали тому, что мое служебное положение, став предметом моей гордости, определило и мое обеспеченное существование. Однако после того как Его Величество вернулся в Тюильри, я стал гораздо меньше бывать рядом с ним, чем на Эльбе. Я обычно присутствовал при нем только тогда, когда он просыпался и когда ложился спать, но в течение нескольких дней я продолжал спать, расположившись у дверей его спальни, как это делал во время нашего похода от бухты Жуан до Парижа; уже затем я получил в свое распоряжение собственную комнату. Если у императора были какие-нибудь приказания для меня, то это случалось, когда он вставал с постели после сна; я обычно докладывал о выполнении его приказаний, когда он возвращался в свои апартаменты, как правило, в 10 часов вечера.
Я пользовался всеми привилегиями своего служебного положения: питание для четырех человек, карета с кучером, который приходил ко мне утром для получения инструкций, билеты на спектакли четырех главных театров Парижа, которые высылал мне обер-гофмейстер, граф де Монтескью. Он любезно сообщил мне, что в ведомости заработной платы он определил мое жалованье в размере 6000 франков и дополнительно 2000 на оплату одежды. Всю эту сумму получал и мой предшественник, но Его Величество повысил мое жалованье до 8000 франков, оставив без изменений сумму денег на одежду.