Наполеон. Изгнание из Москвы

Оказавшись на месте Удино, Ней совершил еще один легендарный подвиг, под градом ядер наступая во главе колонны со шпагой в руке. Известно, для того чтобы поднять боевой дух, он напомнил одному из офицеров о фатализме монахов-траппистов, рассказав ему, как монахи стоят на краю собственных могил, повторяя один за другим: «Брат, человек должен умереть!» Офицер согласился с ним. «Брат, человек должен умереть!» — сказал он, и Ней, повторив эту фразу, вместе со своими солдатами пошел в атаку. Новая атака русских провалилась, они так и не смогли прорваться сквозь тонкий заслон из храбрых людей, стоявших между ними и мостом. Весь день Ней под огнем русской артиллерии продолжал держать переправу.

2

Пока длилось это отчаянное сражение, все большее количество войск и транспорта переходило на правый берег.

Бургойнь, добравшийся до брода у Студенки 26 ноября, видел саперов за работой, и авангард Удино, переплывший на другой берег (при этом пехотинцы сидели на лошадях сзади кирасиров и егерей), и дивизию Леграна, которая прошла по первому мосту, чтобы соединиться с солдатами Удино.

Капитан Ройдир вместе с личной охраной великого князя Гессенского и остатками его собственности прибыл позднее, в тот же день, но ни тот ни другой не были озабочены успехами армии так, как своими собственными страданиями. Ройдир был в жалком положении, несмотря на то что от Борисова он ехал в легкой повозке своего полковника. Руки и ноги у него сильно распухли, его все еще мучила дизентерия, он страдал от мучительной боли в правой половине груди. Будучи не в состоянии следить за своим личным имуществом, он стал жертвой нескольких ограблений. Кто-то украл его шинель — крайне необходимую вещь в таких условиях, а также банку меда, которую он берег как сокровище. Несмотря на это, у Ройдира оставалась жалкая меховая шуба, пробитая пушечным ядром, однако он жаловался на то, что из-за дырок в ней и состояния своих обмороженных рук ему было очень трудно снимать и надевать ее.

Бургойнь также с трудом сохранял присутствие духа и мечтал о картошке, хлебе с маслом по-фламандски и пиве. Тем не менее друзья хорошо заботились о нем. Один принес ему порцию похлебки, а другой водонепроницаемую ткань от повозки, но казалось, что Бургойнь был очень близок к тому, чтобы смириться со своим положением. Ожидая приказов о переправе, во время относительного затишья 27 ноября он наблюдал за всем, что происходило вокруг, и запомнил все в деталях. Поэтому месяцы спустя, будучи военнопленным в Германии, он смог записать происходившее в хронологическом порядке. Бургойнь видел, как император и тысячи солдат, по-прежнему именуемые Третьим корпусом, переправились на правый берег, но егерям приказа выступать вслед за ними еще не поступало.

Низины вокруг моста на восточном берегу теперь превратились в большой походный лагерь, в котором были регулярные части и отставшие солдаты всех национальностей Европы. С наступлением хорошей погоды поспешность оставила их. Большая часть из них уселись вокруг гигантских костров и принялись жарить конину.

Едва ли можно осуждать их за это. Они прошагали сотни миль на холоде, а здесь, в конце концов, можно было найти много дров и конины. Казалось, что доносившийся с обоих берегов грохот орудий, где Ней и Виктор сдерживали две русские армии, не тревожил их. Может быть, это было эхо отдаленной войны, активно участвовать в которой они перестали.

Инстинкт самосохранения, присущий Бургойню, вскоре избавил его от нервного напряжения и депрессии. Узнав, что император провел предыдущую ночь на мельнице, он немедленно попросил солдат показать ему это место и, не теряя времени, направился туда. Там он кончиком шпаги выковырял из щелей в полу мельницы сокровища — два фунта муки, смешанной с песком и щепками. Затем Бургойнь разыскал полкового музыканта, у которого был котелок, и совместными усилиями они испекли лепешки, которые разделили поровну. Бургойнь поделился с человеком, который помог ему на последней части дороги, когда он присоединился к своему полку.

Некоторые сцены, происходившие в течение дня, очень тронули Бургойня. Оказалось, что женщины, писал он, сносили лишения гораздо лучше, чем мужчины. Он видел маркитантку, поддерживавшую голову умирающего ветерана, отца ее детей, двое из которых умерли в дороге задолго до этого. У этой пары, говорил Бургойнь, ничего не осталось, кроме красивой девочки лет пятнадцати. Дальнейшая судьба женщины и ребенка продолжала интересовать сержанта, и он пытался выяснить, остались ли они в живых, но его попытки успехом не увенчались. Затем тот же самый инстинкт самосохранения спас его от почти неминуемой гибели. Проснувшись в семь часов вечера и заметив, что на мосту нет никого, кроме нескольких саперов, оставшихся, чтобы отремонтировать его, Бургойнь спокойно перешел на правый берег. И очень правильно сделал. По прошествии нескольких минут он встретил одного из своих солдат, который сообщил ему, что их полк переправился через реку, пока он спал, и находится сейчас среди корпусов, сражавшихся с упрямым Чичаговым.