Наполеон. Изгнание из Москвы

Из Завинской, 29 ноября, Наполеон выслал еще одну депешу Маре, своему министру иностранных дел, все еще ждавшему его в Вильно. В этом письме, относительно откровенном, но все еще полном бравых попыток исказить ситуацию, Наполеон известил министра, что движется в сторону Вилейки, города непосредственно восточнее Немана, и просил Маре сделать все, что в его силах, чтобы проверить состояние существующих мостов и иметь под рукой материалы для строительства новых. Признавшись, что он в «полнейшем неведении» относительно дел за пределами России, он описал последние стычки с Чичаговым и Витгенштейном на берегах Березины, заявив, что последний был бит и позднее остановлен, правда, император упомянул и о потере авангарда генерала Партоно[58]. Он также написал о том, что взял в плен 6 тысяч человек, но не прибавил, что они исчезли в лесах, пока эскорт, сопровождавший их, был озабочен собственными, не терпящими отлагательства проблемами.

«Армия, — писал Наполеон, — велика числом, но ужасно дезорганизована. Понадобятся две недели, чтобы восстановить полки, но откуда возьмутся эти две недели? Мы вскоре будем в Вильно; сможем ли мы закрепиться там? Да, если бы мы могли остаться на неделю; но, если на нас нападут во время первой недели, сомнительно, сможем ли мы там остаться. Еда, еда, еда! Без нее не будет предела ужасам, которые эта недисциплинированная толпа людей может учинить в городе. Возможно, армия не сможет восстановиться, пока мы не окажемся за Неманом. Учитывая все это, я полагаю, что для Франции, империи и даже армии будет необходимо, если я буду в Париже. Дайте мне ваш совет».

Одно не составляло труда прочесть в этой мешанине полуправды — тот факт, что теперь Наполеон смирился с перспективой гибели Великой армии, но не потерял веру в будущее, даже в самое ближайшее будущее, для чего он озаботился тем, чтобы заранее проинструктировать Маре обо всей важности замалчивания вестей о катастрофе от наблюдателей, которые, стань им все известно, поспешили бы распространить эти новости среди колеблющихся нейтральных государств и бывших западных союзников.

В завершение письма Наполеон написал: «Я чрезвычайно озабочен тем, чтобы в Вильно не было иностранных агентов. Армия сейчас не на параде».

Последнее было, пожалуй, самым правдивым высказыванием в этой депеше. Она предостерегала тех, кто ждал главные силы в Вильно, но действительность была еще хуже. Десять дней марша в ужасных погодных условиях отделяли теперь армию от полной гибели или возможной (чего ни в коем случае нельзя было сказать с полной определенностью) военной помощи в Вильно. Для многих, кто сумел пройти так долго, этот марш оказался последним.

Среди тех, кто в Вильно с беспокойством ожидал вестей, была также жена Удино, герцогиня Реджио, до которой дошли слухи о свежей ране ее мужа, полученной вследствие выстрела снизу вверх в конного маршала в бою с Чичаговым 26 ноября. И герцогиня имела все причины для беспокойства. Рана Удино была опасной, и только его поразительное здоровье и выносливость уберегли маршала от смерти.

После ранения маршала хирург, осмотревший его, установил, что пуля проникла на глубину шести-семи дюймов, но найти ее не сумел. Маршалу дали салфетку, чтобы он мог вцепиться в нее зубами, пока хирург доведет до конца это мучительное обследование, но, когда выяснилось, что надежды извлечь пулю нет, рану старого вояки наскоро зашили, а его самого в карете отправили в Вильно. Услышав, что Удино ранен, Наполеон немедленно послал его сына, Виктора Удино, сопровождать отца. Убедившись, что у маршала хорошие шансы на выздоровление, молодой человек поскакал вперед, чтобы уменьшить тревогу своей мачехи. Герцогиня записала, что Виктор, войдя в комнату и увидев на столе остатки завтрака, «набросился на них как волк!». Один лишь вид горячей пищи в это трудное время мог оказать тот же эффект на любого человека в Великой армии.

На пути к безопасному месту Удино вновь поджидал сюрприз в виде банды казаков, нападение которых он отражал с пистолетом в руке, пока не прибыла подмога. В конце концов он добрался до Вильно, так и не придав серьезного значения своим ранам. Комната, где маршал выздоравливал, всегда была полна друзей, справлявшихся о его здоровье и бедствиях армии. Фрагменты рубахи, жилета и мундира время от времени выходили из его раны, но эту русскую пулю Удино носил до конца жизни как доказательство одного из своих 34 ранений. Жена маршала, узнав, какое участие ее супруг принимал в спасении императора, и описав то, что произошло между возвратом Борисова французам и моментом, когда Удино был выбит из седла, гордо записала: «Это был ваш отец, дети мои, кто спас вернувшихся из России». Безотносительно величественного вклада Нея в спасение армии это было чистой правдой. Удино так никогда и не получил полного признания своих заслуг в этой кампании.

* * *

Отступление продолжалось. 30 ноября Наполеон добрался до Плещениц, 1 декабря он был в Слайках, а 3-го — в Молодечно, но ряды французов таяли быстрее, чем во время любой другой стадии отступления.