Наполеон. Изгнание из Москвы

Свидетель пишет, что эта сцена напомнила ему описание Дантова «Ада», а когда русские пушки начали бить по мосту и подступам к нему, поток людей и повозок превратился в сплошное месиво. Повозка за повозкой скатывалась или соскальзывала на мелководье, а на самих мостах груды тел образовали барьеры, сквозь которые самые активные из отступавших пробивали себе дорогу в безопасное место. Когда тяжелый мост рухнул от непомерного напряжения, на его остатках началась бешеная борьба за спасение, и даже те, кому удалось переправиться на другой берег, оказались безнадежно вовлеченными в другую стычку, потому что правый берег (крутой и скользкий) не был разрушен так сильно, как левый. Многие возницы, поняв, что переправиться вместе с повозками напрямую невозможно, съехали в воду, но только немногие из них достигли противоположного берега.

Именно здесь Бургойнь стал свидетелем сцен, навсегда оставшихся в его памяти. Самые пронзительные из них были связаны с капралом из его окружения, одним из трех братьев-военных по прозвищу Большой Жан, который, вырвавшись из этого ада, отдал Бургойню свой ранец, а затем вернулся обратно, чтобы спасти своего брата. Потрясенный масштабами трагедии, Бургойнь долго не терял Большого Жана из виду, увидев, как он, снесенный потоком беглецов, падает с моста, разбив лицо. Затем Большой Жан попытался подтянуться и выбраться наверх, ухватившись за ногу кирасира. Тот пытался найти равновесие и, когда Большой Жан уцепился за его ногу, схватился за третьего солдата, после чего все трое соскользнули в воду. Даже после этого капралу удалось спастись: взбираясь к опоре моста, он обнаружил напротив нее лошадь и вскарабкался на нее, умоляя других помочь ему. Несколько саперов бросили ему веревку и вытащили на другой берег. Позднее Бургойнь узнал, что ему посчастливилось найти своего брата на другом берегу, но находившегося при смерти.

Ни Большой Жан, ни его третий брат, служивший уланом, не пережили следующей стадии отступления. Вернувшись во Францию, Бургойнь разыскал их родителей, оставив им искорку надежды, сказав, что братья попали в плен.

Личные трагедии наподобие этой происходили во время всей ужасной ночи с тысячами людей. Паника на единственном уцелевшем мосту еще больше усилилась, когда Девятый корпус Виктора, маршировавший в боевом порядке, прорубил себе дорогу сквозь толпу, чтобы присоединиться к главным силам. Двое из старших офицеров не потеряли голову во время этой ужасной переправы. Один из них — маршал Лефевр, который стоял на берегу и пытался, пока толпа беглецов не смела его и он не попал на другой берег, контролировать ситуацию, чтобы не допустить паники. Другой, не менее почтенный офицер, — генерал Эбли, руководивший строительством мостов. Эти два человека могут претендовать на часть лавров, которые после зимы 1812 года увенчали Нея, принца Евгения и Удино. Эбли оставался на левом берегу, когда с первыми лучами солнца увидел размеры этой чудовищной трагедии. Русские к этому времени были на расстоянии мушкетного выстрела от отступавших, поэтому генерал отдал приказ поджечь мост и все оставшиеся обозы. Несколько тысяч беглецов предпочли плен переправе и были схвачены в тот же день.

Весь масштаб этого ужасного и по большей части совершенно ненужного стихийного бегства стал известен весной следующего года, когда лед Березины растаял и вокруг Студенки обнаружили 32 тысячи трупов, которые сожгли на берегу. Среди погибших, наверное, три пятых были гражданскими, среди них большое количество женщин и детей.

Жизнь Ройдиру спас преданный ему сержант-майор, который увидел, как тот пытается переправиться на другой берег, сидя на жалкой лошади без уздечки и с одним стременем, бывшим на две пяди длиннее другого. Пробив себе дорогу к капитану, он ухватил его лошадь и вывел на другой берег. В дальнейшем (а для Ройдира это была последняя стадия отступления) мужество и верность сержант-майора Фогеля позволили капитану личной охраны великого князя Гессенского добраться до Вильно, где позднее он попал в плен и полностью вылечился от ран.

3

«Мой сержант-майор оказывает мне помощь, которую невозможно описать», — написал капитан Ройдир в своем дневнике, рассказав о последней стадии своего сурового испытания — сотне долгих миль от Березины до Вильно. И ему действительно повезло, что рядом оказался такой преданный друг, поскольку теперь армия потеряла не только боевой порядок, исчезнувший после Смоленска, но превратилась в толпу безжалостных, полусумасшедших индивидуалистов, которых интересовала только собственная жизнь и возможность добраться до следующего гарнизонного города, где были перспективы найти отдых, прибежище и прежде всего еду.

Температура начала падать почти сразу же после того, как основные силы отошли от реки. 29 ноября термометр показывал 22 градуса ниже нуля, а перспектив найти хоть какую-нибудь еду, кроме полузамерзшей конины, которую запивали талой водой из снега, не было.