Наполеоновские войны

Когда Австрия и Пруссия оказались в униженном состоянии рабской покорности, потенциальным врагом оставалась только Россия, хотя создавалось впечатление, что всё обойдётся миром. Царь, попавший под обаяние Наполеона в Тильзите, искренне верил, что Россия в высшей степени удачно выбралась из войны и договориться с Наполеоном выгодно не только для российских интересов, но и для обеспечения мира в Европе[70]

. В это же время его взбесило нападение британцев на Копенгаген в сентябре 1807 г. Царь, полный решимости честно исполнять союзнические обязательства, назначил министром иностранных дел Николая Румянцева, всегда бывшего ярым противником участия России в антифранцузских войнах и британского торгового влияния; Румянцев к тому же был убеждённым славянофилом, стремившимся к расчленению Оттоманской империи. Более того, Александр, заняв такую позицию, бросал в сущности вызов всему дворянству, чья ненависть к Наполеону могла тягаться только со страхом потерять огромные прибыли, выпадающие на его долю от продажи в Британию зерна, леса, льна и пеньки, и, таким образом, рисковал повторить судьбу своего отца, убитого в результате дворцовой интриги.

Итак, в лице России Наполеон имел потенциального союзника, но он не был бы Наполеоном, если бы воспользовался этим: не прошло и года, как Александр понял, что ещё одна война лишь вопрос времени. В первую очередь, союз с Наполеоном был не выгоден. Как и ожидалось, русская торговля с Британией сократилась на две трети. Франция не могла восполнить их потерь, поскольку, хотя кораблестроительные материалы, ей были нужны так же, как Британии, возить их по суше через Европу было просто немыслимо (да Наполеон и не старался этому помочь: хотя экспорт во Францию и возрос, но к 1810 г. даже Румянцев жаловался на её тарифную политику). В современных исследованиях высказываются предположения, что ущерб торговле был не столь велик, как думают, и устранение британцев с рынка в какой-то степени способствовало скромному экономическому росту, но неоспоримо и то, что Тильзит всё-таки привёл к финансовому кризису, когда доходы от таможенных пошлин резко упали, а бумажная валюта, на которую все в большей степени полагались, обесценилась примерно вдвое. Между тем Александр, склоняемый к войне со Швецией (которая в прошлом году оставила свой померанский аванпост, но ещё пребывала в состоянии войны с Наполеоном), обнаружил, что почти не получает помощи от Наполеона; потребовался дворцовый переворот в Стокгольме, чтобы убедить его аннексировать Финляндию. В заключение, на Балканах Наполеон, который, следует напомнить, обещал посредничество между Россией и Турцией, и, если последняя окажется несговорчивой, объявить ей войну, сначала предложил необычайно мягкие условия мира, затем грандиозный план расчленения Балканского полуострова (при обстоятельном рассмотрении, кстати, совершенно неприемлемый) в качестве подготовки к походу в Индию, и наконец, из-за проблем, возникших вследствие начала войны на полуострове, совсем перестал оказывать помощь Александру.

Итак, союз с Францией оказался бесполезным, но были и другие поводы для беспокойства. Неожиданно вскрылась активность французских шпионов в Белоруссии, что заставило подозревать Наполеона в намерении преобразовать её в независимое княжество. С этим был связан вопрос об обширных землях, захваченных в ходе разделов у Польши, поскольку Наполеон, создав Великое Герцогство Варшавское, всячески обхаживал крайне националистически настроенную шляхту[71]. Тем временем за границей для Александра были важны Пруссия и Австрия как последнее средство для поддержания равновесия сил, но первой, по-видимому, угрожали ещё большие территориальные потери, тогда как для последней возросла опасность нападения. И наконец, что ещё хуже, Наполеон вёл себя с тем же отсутствием умеренности, которое столь пугало Александра до 1805 г.: так, не говоря об Испании и Португалии, в Италии был занят Рим, а недолго просуществовавшее королевство Этрурия было присоединено к Франции.