Наполеоновские войны

Франция не была «нацией под ружьём» — утверждение неожиданное, но его легко доказать, поскольку унаследованная Наполеоном армия полностью изменилась со времени 1793 г. Так, можно с уверенностью утверждать, что армии 1793–1794 гг. побеждали, руководствуясь гражданским и патриотическим долгом, но к 1799 г. французскими солдатами уже двигали честь мундира и корыстолюбие, ведь после краха якобинцев нарушилась связь между армией и народом. Поскольку от воинской повинности отказались, войска в основном находились за пределами Франции, а в армии царил мрак некомпетентности и коррупции, связанный с Директорией, общество старалось по возможности отдалиться от военных. В то же время и военные, особенно ревностно относящиеся к успеху и славе, стремились избавиться от опеки штатских и искоренить все следы эгалитаризма в военном сословии. Вследствие этого армия заразилась новыми настроениями. Солдатам внушали теперь, что для них главное — не народ, а воинское братство, их место — с такими же, как и они, в своём полку и со своими генералами. Когда солдатские формирования больше и больше оказывались состоящими из ветеранов, то небольшое число новобранцев, попадавших в армию, просто растворялись в новом окружении: отделение примерно из 12 человек, куда их направляли по одному, действовало как важное средство поглощения сознания. В конце концов армия совсем потеряла дух 1793 г., и признание молодого волонтёра революционного периода, который совсем не стремился стать настоящим солдатом, что готов был отказаться от жалованья и довольствия, «лишь бы мне дали оружие и снаряжение», совершенно отличалось от заявления вояк образца 1807 г.:

«Императору не следует начинать войну, если у него нет денег платить солдатам. Мы не хотим идти на смерть задаром»[90]

.

Дальше станет ясно, с появлением Наполеона стремление к профессиональной службе не исчезло, а, скорее, усилилось. Однако, даже если бы это было не так, сам способ, которым Франция усиливала военную мощь, вряд ли отвечал определению «нация под ружьём», поскольку тогда предполагалась всеобщая мобилизация национальных ресурсов, на основе жертвенного равенства. На деле Наполеон, насколько возможно, действовал так, чтобы от Франции требовалось сравнительно мало. Возьмём, например, экономику: жёсткие условия мирного урегулирования, вымогательство и открытый грабёж давали большую часть требуемого. Что же касается армии, то при её наборе обходились в значительной степени без французов, поскольку, в первую очередь, не могли обеспечить призыв. Далее, Франция постоянно присоединяла к себе какие-то территории, где можно было охотиться на людей способом, совершенно неприемлемым в метрополии: по одной из оценок, число попавших, вербовщикам и рекрутированных насильно, составляло около половины всех служивших в армии. Возможно, это перебор, хотя известно, что в 1798–1809 гг. одна Бельгия только дала более 90.000 человек, что составляет, по меньшей мере, 30 строевых пехотных полков образца 1805 г., они набрали часть личного состава в Италии, а большинство новых полков, сформированных позже, были полностью иностранными (например, 111-й пехотный был пьемонтским, 112-й — бельгийским, 113-й — тосканским, 123-й, 124-й, 125-й и 126-й — голландскими, а 127-й, 128-й и 129-й — германскими). В это же время в армию начинали включать различные, главным образом иностранные части, составленные из дезертиров, беженцев и авантюристов всех сортов. Так, в течение 1805 г. в армию вошли четыре итальянских, четыре швейцарских, три германских, два польских, один негритянский и один ирландский пехотный полки. К тому же после 1805 г. этот список расширился, стали принимать хорватские, албанские, греческие, португальские, испанские, литовские и голландские части.