Напоминание о нем

Она смотрела на свои руки, сложенные на коленях. Потом подняла руку и отстегнула ремень, но продолжала сидеть в той же позе.

Диэм похожа на нее. Я всегда так думал, потому что не видел в ее чертах Скотти, но до сегодняшнего дня не понимал, как же она похожа на свою мать. У них один рыжеватый оттенок русых волос, прямых и ровных, без малейшего завитка. У Диэм глаза Кенны.

Может, поэтому я вчера почувствовал какую-то опасность. Мое подсознание узнало ее раньше, чем я.

Когда взгляд Кенны скользнул по моему лицу, я ощутил где-то глубоко внутри укол разочарования. Диэм очень походила на мать, когда грустила. Как будто я смотрел в будущее, на то, кем станет Диэм однажды.

И мне не нравилось, что человек, которого я ненавижу больше всех на свете, так похож на человека, которого я люблю больше всех.

Кенна вытирала глаза, но я не стал наклоняться и открывать бардачок, чтобы достать салфетки. Пусть вытирается своей майкой, которую носит уже второй день.

– Я не знала, кто ты, когда пришла вчера в твой бар, – проговорила она дрожащим голосом. – Клянусь. – Она откинула голову на подлокотник и смотрела прямо перед собой. Ее грудь тяжело вздымалась от дыхания. Она выдохнула в тот момент, когда мои пальцы коснулись кнопки замка на двери. Это был намек, чтобы она уходила.

– Мне плевать, что было прошлой ночью. Я волнуюсь за Диэм. И все.

Я смотрел, как слеза стекает на ее подбородок. Я ненавидел себя за то, что знал, каковы ее слезы на вкус. Ненавидел, что какая-то часть меня хочет нагнуться и вытереть эту слезу.

Интересно, а уходя от Скотти той ночью, она тоже плакала?

Изящным печальным движением она наклонилась вперед и закрыла лицо ладонями. От этого движения кабина наполнилась ароматом ее шампуня. Пахло фруктами. Яблоками. Я оперся локтем об окно и отвернулся от Кенны, прикрыв рукой рот и нос. Я смотрел в окно, не желая ничего больше знать о ней. Я не хочу знать, чем она пахнет, как звучит ее голос, на что похожи ее слезы, что я чувствую от ее боли.

– Они не хотят тебя в своей жизни, Кенна.

Стон, похожий на вздох, прозвучал так, словно в нем заключались целые годы боли. Она сказала:

– Это моя дочь.

Ее голос теперь звучал совсем по-другому. Он больше не походил на вздох, вырывающийся из груди. В нем звучали отчаяние и паника.

Я сжал руль и постучал по нему большим пальцем, думая, что же мне сказать, чтобы она поняла.

– Диэм – их дочь. Тебя лишили всех прав. Вылезай из моей машины и, сделай одолжение, уезжай обратно в свой Денвер.

Я не был уверен в ее искренности, услышав, как она всхлипнула. Она вытерла щеки, открыла дверь и вышла из моего грузовика. Но перед тем как захлопнуть дверь, она повернулась ко мне и выглядела точно как Диэм; даже ее глаза стали на тон светлее, как у Диэм, когда она плакала.

Этот ее взгляд глубоко проник в меня, но я понимал – это только потому, что она так похожа на Диэм. Мне больно за Диэм. А не за эту женщину.

Казалось, Кенна разрывается между желанием уйти, ответить мне что-нибудь или закричать. Она обхватила себя руками и смотрела на меня огромными отчаянными глазами. Потом закинула лицо вверх, к небу, и сделала глубокий вдох.

– Иди к черту,

Леджер. – От боли, звучащей в ее голосе, меня буквально передернуло, но я изо всех сил сдерживался, стараясь не подать никакого виду.

Это был даже не крик. Скорее тихое, яростное заявление.

Она захлопнула дверцу машины, а потом ударила по стеклу обеими руками.

– Черт тебя побери!

Я не стал дожидаться третьего раза. Сдал назад и развернулся на улицу. Мой живот словно стянуло узлом, а саму веревку она держала в руке. И чем дальше я уезжал от нее, тем туже затягивался узел.

Не знаю, чего я ожидал. Все эти годы я представлял ее совсем не так. Девица, которая не жалеет о содеянном. Мать, не имеющая никакой привязанности к ребенку, которого произвела на свет.

Пять лет твердого предубеждения не так-то легко преодолеть. В моем сознании Кенна была такой и только такой. Ни о чем не жалеющей. Не любящей. Плюющей на все. Никчемной.

Та эмоциональная буря, которую она явно переживала от того, что не могла быть частью жизни Диэм, не укладывалась у меня в голове вместе с тем презрением, с каким она отнеслась к жизни Скотти.

Я уезжал, думая про миллион разных вещей, которые я должен был сказать. О миллионе вопросов, на которые у меня так и не нашлось ответов.

Почему ты не позвала на помощь?

Почему ты бросила его там?

Почему ты считаешь, что имеешь право снова врываться в жизни, которые уже разрушила?

Почему мне все равно хочется тебя обнять?

13

Кенна

Похоже, мне удалось воплотить наихудший из всех возможных сценариев. Я не только не встретилась сегодня с дочкой, но единственный человек, который мог бы привести меня к ней, стал теперь моим главным врагом.