Напрасный труд

Под утро все было сделано, и тепломагистраль начали запускать. Подъехавший на место аварии немного позже Егоров и Панков сидели в одной машине у порыва, грелись и отдыхали. Держали и в срочном порядке собранных рабочих, мало ли что. Дважды за ночь приезжал первый секретарь горкома и, всякий раз заставая на месте Егорова и Панкова и удовлетворенный, видимо, этим, уезжал, не вникая в подробности и спросив только "когда запускаете?"

Егоров и Панков сняли шапки, забросили их к заднему окну и расстегнули шубы, дело было к концу и можно было расслабиться. Веселый, не по времени, успевший -таки выспаться в машине Алексей спросил:

– По пять капель? А, Валентиныч? – И не ожидая согласия, достал завернутые в газету колбасу и хлеб, потом заиндевевшую от холода бутылку водки и белые фаянсовые солонки. Егоров выпил солонку водки. Панков не стал, не пил совсем, а хлеба и колбасы взял.

Панков рассказал Егорову о своём разговоре с экскаваторщиком. Потом спросил:

– А ну, вспомните, Георгий Валентинович, его фамилия, Тимошенко, вам ни о чем не говорит?-

– Да нет, вроде. -

– А я вспомнил. Я недавно с ним на партийно-хозяйственном активе Главка в президиуме сидел. Это же наш маяк. Лучший экскаваторщик Главка по итогам прошлого года. Кавалер, к тому же. Орден Ленина у него. И по партийным разнарядкам ему остался один шаг до Героя Труда. -

– У-у! Вот оно что, – сказал Егоров, – нет, я этого так не оставлю.

– Бросьте, Георгий Валентинович, ничего вы с ним не сделаете, только зубами поскрипите.... А он все равно останется при своих пятистах в месяц …И в президиуме. Кстати, не обижайтесь, Георгий Валентинович, это уже ваше поколение, послевоенное. Шестидесятники. Или, вернее уже, восьмидесятники…

У нас на фронте такие долго на этом свете не задерживались…Да ладно… Вы мне лучше вот что скажите, время у нас есть. Почему так? Для того, чтобы человек мог даже на короткое время в другого человека перевоплотиться, в кино, например, или в театре, его долго готовить надо. К тому же ещё и талант нужен. И всё это ради пустяка. Ну, другого человека изобразить нужно, но человека же… А вот в скотину, а ещё хуже, в нелюдя, он превращается мгновенно, по самому мелкому поводу, и учить не нужно. Вы ничего не говорите, вы ещё молодой и знать этого не можете. Хотя…-

Егоров и не собирался ничего говорить. Он слушал.

– Не хочется войну поминать, да уж раз начали и время есть… В сорок втором мы от окружения убегали. Нам сам наш комбат так и сказал: бегите. Если успеете за два часа до деревни Клюковки добежать пока кольцо не сомкнулось, ваше счастье. Иначе либо смерть, либо плен. Мы и побежали. А до Клюковки до той тридцать километров по голой степи.

Вы, Георгий Валентинович, бегали когда-нибудь тридцать километров? А это ведь не просто пробежать, а от смерти убежать. Так вот, бежим мы, хрипим, всё побросали, оружие, конечно, в первую очередь, тяжелое оно, и много нас таких, сотни, а может и тысячи, кто знает. А самолёты немецкие из пулемётов на бреющем…Но не ложится никто. Бегут. Некоторые только головы руками прикрывают.

Сестричка с нами бежала… Ну, вы знаете, женщины на войне только офицерам доставались… Ранило её. В спину. Упала она, верещит, как заяц. А мы все – мимо. Хоть бы один остановился и помог. Да мало помог. Кто её узнавал, так успевал чуть попридержаться и обозвать блядью, сукой или подстилкой, – и дальше бежать. А за что так? За то. Давала, да не им… -

Панков помолчал, подумал.

– Для вас, Георгий Валентинович, всё это не так близко, а я с самой войны ищу ответа на вопрос, почему же, почему наших семеро за одного немца легло? Я ведь всю войну, считай, солдатом прошел, сержантом закончил, так что я её изнутри знаю.    Есть военная статистика, это- ж наука. Она говорит, что наступающая сторона всегда больше людей теряет, чем обороняющаяся. И, если у одного кого лучше оружие, больше танков, самолётов, пушек, то тот обязательно меньшие людские потери несёт.

А нам всю войну всё равно было. И когда оборонялись, и когда наступали. И когда у нас ничего не было, и когда всего было больше, чем у немцев. И в начале войны, и в конце. И на своей земле, и на чужой.... Я сейчас вам скажу почему. Вы только не пугайтесь… В мемуарах да в истории вы этого не найдёте. И извините меня, злой я сегодня. Все эти наши славные красные маршалы вместе со своим Верховным солдат за людей не считали. Чего -ж их жалеть да беречь. Велика Россия. Поэтому, если надо к шестидесятипятилетию Верховного шестьдесят пять городов взять, то отчего и не взять. Мы за ценой не постоим. Что там Горбачев про перестройку да общечеловеческие ценности? Да наивный он человек. Не от мира сего.

Глава 3

Государственный план, хотя он и закон, полон, тем не менее неожиданностями. Биохимический завод, который так вдруг всех заинтересовал, строился по этим самым планам- законам уже второе десятилетие. Идея же о его строительстве и вообще возникла лет тридцать тому назад, когда в округе было много легко доступного, а поэтому дешевого леса.