Напролом

Я ждал чего угодно, только не этого. Я свернул на стоянку, которая сейчас, в ноябрьское воскресное утро, была совершенно пуста. Вдалеке виднелись галечные пляжи, кустики жесткой травы и море, блестящее под лучами утреннего солнца. Стоянка представляла собой площадку в добрый акр величиной, залитую гудроном и огороженную невысокой кирпичной оградой. В углу стоял киоск, где летом торговали мороженым. Сейчас киоск был заколочен.

– У меня с собой видеокамера, – сказал я. – Если вы разрешите заснять ваш рассказ на пленку, я покажу ее вашему отцу, чтобы он мог увидеть, как это выглядит с вашей точки зрения, и, может быть, тогда мне удастся уговорить его позволить вам вернуться домой.

– Что, правда? – с надеждой спросил он.

– Я постараюсь, – пообещал я. Я достал из-за спинки своего сиденья сумку с камерой.

– Давайте сядем на ограду, – предложил я. – Там, правда, холодно, но зато легче будет снимать, чем в машине.

Он послушно вышел из машины и сел на ограду. Я поставил камеру на колено, поймают его лицо в видоискатель и попросил смотреть в объектив.

– А теперь повторите то, что вы сказали про букмекера.

– Ну я однажды был на скачках с родителями и хотел сделать ставку, а букмекер сказал, что я еще молод, чтобы играть, и вообще издевался надо мной, а Мейнард Аллардек сказал, чтобы я не беспокоился, он меня познакомит со своим личным букмекером.

– Постойте, что значит "Мейнард Аллардек сказал"? Откуда он взялся?

Хью нахмурился.

– Ну он просто стоял рядом. В смысле, я не знал, кто он, но он сказал, что они с моим отцом друзья.

– А сколько вам было лет, и когда это случилось? – Вот в этом-то вся глупость. Мне было двадцать лет. В смысле, ставки ведь можно делать, как только тебе исполнится восемнадцать. Разве я выгляжу на семнадцать?

– Нет, – честно сказал я. – Вы выглядите на двадцать.

– На самом деле в августе мне исполнился двадцать один год. А с Мейнард ом Аллардеком я встретился в апреле.

– И вы начали делать ставки у букмекера Мейнарда Аллардека? Регулярно?

– Ну... в общем, да, – признался Хью. – Он так легко к этому относился, всегда держался так по-дружески и никогда не беспокоился, если я не выплачивал проигрыши. – Чтобы букмекер не требовал своих денег?!

– А этот не требовал! – возразил Хью. – Я извинялся. А он говорил:

"Ничего-ничего, я знаю, заплатите, когда сможете" – и еще шутил... И позволял мне ставить снова...

– И кончилось тем, что вы запутались в долгах?

– Да... Он меня поощрял. В смысле, наверно, мне следовало бы знать... но вы понимаете, он держался по-дружески... Я все лето ставил... в гладких скачках, по телефону...

– А до тех пор, пока все это не началось, вы часто играли на скачках?

– спросил я.

– Мне всегда нравилось играть. Я читал каталоги. Выбирал лучших лошадей, опирался на интуицию. На самом деле я не так часто выигрывал, но все равно все деньги, которые у меня были, уходили на лошадей. Я еще лет в десять просил кого-нибудь, чтобы за меня поставили на тотализаторе. Всегда. В смысле, я довольно часто выигрывал. Иногда просто огромные суммы.

– Хм...

– Все, кто ездит на скачки, играют, – продолжал Хью. – А зачем же еще туда ездить? В смысле, в этом ведь нет ничего плохого, это все делают.

Это так прикольно!

– Хм... – повторил я. – Но вы делали ставки каждый день, даже когда не ездили на скачки? По несколько ставок-в день?

– Наверно, да...

– И в один прекрасный день это вдруг перестало быть прикольно?

– На кубке Хоува в Брайтоне, – сказал он. – В сентябре.

– А что произошло?

– Там было всего три лошади. И Слейтруфа обойти никто не мог. Мне сказал об этом Мейнард Ал-лардек. "Это надежный шанс, – говорит. – Вот вам случай отыграться".

– Когда он это вам сказал?

– За несколько дней до того. На скачках в Аскоте: Я туда ездил с родителями и встретился с Ал-лардеком.

– И вы поехали в Брайтон?

– Нет, – он покачал головой. – Позвонил букмекеру. Он сказал, что много дать не может, потому что Слейтруф – дело верное, это все знают.

"Только пять к одному, – говорит. – Поставите двадцать – выиграете вчетверо больше".

– И вы поставили двадцать фунтов?

– Нет, что вы! – Хью удивился. – Двадцать тысяч.

– Двадцать тысяч... – Мне удалось заставить себя сохранить ровный тон. – А скажите, в то время это для вас была большая ставка?

– Да, довольно большая. Но ведь иначе бы я на один к пяти много не выиграл, верно?

"Зато и не проиграл бы", – подумал я. А вслух спросил:

– А какие ставки для вас были нормальными? – Ну... от тысячи до двадцати тысяч. В смысле, я, наверно, постепенно втянулся. Привык. Аллардек говорил, что надо мыслить крупными масштабами. Я никогда не думал о том, что такое на самом деле двадцать тысяч. Это были просто цифры. – Он помолчал.

Вид у него был несчастный. – Я знаю, теперь это звучит глупо, но это все казалось каким-то ненастоящим. В смысле, мне ведь ни разу не приходилось платить. Все делалось на бумаге. Когда я выигрывал, это было круто. А когда проигрывал, то не особенно беспокоился. Вы, наверно, не поймете... Вот и папа не понял. Он не мог понять, как это я свалял такого дурака. Но это все казалось игрой... и все улыбались...