Напролом

– Да... Эти акции давали право решающего голоса, или право вето, или что-то в этом духе. Я на самом деле не знаю, что это такое, но, кажется, речь шла о том, что предприятие может перейти в другие руки. Они все время об этом говорят, но на этот раз, кажется, дело было серьезное, они ужасно беспокоились и вдруг обнаружили, что половина моих акций исчезла, и папа заставил меня во всем признаться. Он так рассердился... Я никогда не видел его таким... таким злым...

Он умолк. В глазах его застыло страшное воспоминание.

– Он отправил меня сюда, к Солу Бредли, и сказал, что если я еще хоть раз посмею играть в азартные игры, он меня насовсем выгонит... Я хочу, чтобы он меня простил... Правда хочу... Я хочу домой.

Он снова умолк. И с тоской уставился в объектив. Я еще несколько секунд снимают, потом выключил камеру.

– Я ему покажу эту кассету, – сказал я. – А как вы думаете, он...

– Простит ли он вас? Я думаю, со временем простит.

– Я мог бы играть только на тотализаторе. один к одному, и ставить только наличные... – задумчиво сказал Хью. Видимо, мои слова его чересчур обнадежили. Зараза успела въесться слишком глубоко.

– Хью. – сказал я, – вы не будете против, если я дам вам один совет?

– Нет, что вы! Выкладывайте.

– Вы не знаете цены деньгам. Попробуйте понять, что это не просто цифры на бумаге, что есть разница между сытостью и голодом. Попробуйте как-нибудь уехать из дому только с деньгами на обед. Поставьте их на какую-нибудь лошадь и, когда проиграете, подумайте, стоит ли игра свеч.

– Да, я понимаю, что вы имеете в виду, – серьезно сказал Хью. – Но вдруг я все-таки выиграю?

Интересно, можно ли вообще исправить игрока, привыкшего к безответственности, будь он богачом; бедняком или наследным принцем "Глашатая". Я вернулся в Лондон, отправил кассету с Хъю Вонли к прочим, хранившимся в отеле, поднялся к себе в номер и некоторое время тупо сидел, глядя в стену. Потом позвонил Холли. К телефону подошел Бобби.

– Как дела? – спросил я. – Все по-прежнему. Холли лежит. Она тебе нужна?

– Да нет, я могу и с тобой поговорить. – Я получил еще несколько чеков от владельцев. Почти все заплатили.

– Классно!

– Да что, это же капля в море! – голос у Бобби был усталый. – Попроси своего помощника снова обменять их на наличные, ладно?

– Ну конечно!

– Все равно мы в тупике.

– А из "Знамени" ничего не слышно? – спросил я. – Ни писем, ни денег?

– Ничего.

Я вздохнул про себя и сказал:

– Бобби, я хочу поговорить с твоим отцом.

– Без толку. Ты же видел, какой он был тогда. Он упрямый и скупой, и он нас ненавидит.

– Он ненавидит меня и Холли, – возразил я. – А не тебя.

– Не знаю, не знаю... – с горечью ответил он. – Во вторник у меня нет скачек, – сказал я. – Уговори его приехать к тебе во вторник днем. Утром я буду тренировать лошадей у Уайкема.

– Это невозможно. Он сюда не приедет.

– Если ты ему скажешь, что он был прав, может и приехать. Если ты скажешь, что все Филдинги действительно твои враги и ты просишь помочь тебе навсегда избавиться от меня.

– Кит! – Бобби был вне себя от возмущения. – Я не могу этого сделать. Я же этого совсем не хочу!

– И, если сможешь себя заставить, скажи еще, что хочешь избавиться и от Холли тоже.

– Нет! Я не смогу... Я ведь так люблю ее! Он поймет, что я говорю не правду.

– Бобби, иначе он просто не приедет. Ты можешь предложить что-то лучшее? Я сам об этом думал несколько часов. Если ты сможешь заманить его к себе под другим предлогом, мы сделаем по-твоему.

Бобби помолчал.

– Он приедет ко мне только из ненависти. Ужасно... Он ведь мой отец.

– Да. Мне очень жаль...

– А о чем ты собираешься с ним говорить?

– Хочу сделать одно предложение. Он поможет тебе, а я за это отдам ему одну вещь. Но ты ему этого не говори. Вообще не говори, что я приеду.

Просто зазови его к себе, если получится.

– Он никогда не поможет нам, – неуверенно сказал Бобби. – Никогда.

– Ладно, посмотрим. По крайней мере, попробовать стоит.

– Ну хорошо. Но, Кит, ради всего святого...

– Что?

– Мне не хочется об этом говорить, но... для тебя он может быть просто опасен.

– Я буду осторожен.

– Это началось слишком давно... Когда я был маленьким, он учил меня бить по всяким вещам – кулаками, палкой, чем угодно... и приказывают представлять себе, что я бью Кита Филдинга.

Мне сперло дыхание. Я перевел дух.

– Как тогда, в саду?

– Господи, Кит... Мне так стыдно...

– Я же тебе говорил. Все в порядке. Я серьезно.

– Я тут думал о тебе и вспомнил многое, о чем уже забыл. Когда я плохо себя вел, он мне говорил, что придут Филдинги и съедят меня. Мне тогда было года три или четыре. Я пугался до обморока.

– Когда тебе было четыре, мне было только два.

– Он пугал меня твоим отцом и дедом. А когда ты подрос, он говорил мне, чтобы я бил Кита Филдинга, он учил меня драться, он говорил, что в один прекрасный день нам с тобой придется драться... Я обо всем этом забыл... но теперь вспоминаю.

Я вздохнул.

– Мой дедушка дал мне боксерскую грушу и научил меня бить по ней.

"Это Бобби Аллардек, – говорил он. – Врежь ему как следует!"

– Ты что, серьезно?

– Спроси у Холли. Она знает.

– Какие же сволочи!