Народ Великого духа

– Значит так, – сказал он, выслушав мои вопросы, – основная тактическая единица в римской армии – это манипула. По смыслу это сто двадцать солдат, построенных квадратом пятнадцать на пятнадцать метров: двадцать солдат по фронту и шесть рядов в глубину. Поскольку сознание у римлян включает в себя только прямые линии и такие же прямые углы, то атака на наш поселок будет вестись вдоль оси дороги, соединяющей жилой поселок с Большим домом, те более что она имеет продолжение в виде брода через ручей и уводящей к лесу натоптанной тропы. Метров на четыреста ниже по течению, в пойменной зоне, берега Дальнего становятся топкими и всплошную зарастают камышом, да так, что там увязнет даже атакующий носорог. Выше по течению от брода на таком же расстоянии по обоим берегам ручья начинаются сплошные заросли крапивы. Сейчас она как раз в самой силе. Легионеры, которых при движении эта крапива будет хлестать по голым ногам до самых фаберже, тоже ничем не прикрытых, несомненно, оценят это препятствие по достоинству. Вот эти-то восемьсот метров по фронту и двести метров в глубину (от ручья до опушки леса) и станут нашим полем боя, где и будут маневрировать коробки римских манипул. Обычно полный легион строится по когортам в три эшелона: четыре когорты в первой линии и по три во второй и третьей. Но это для полномасштабного сражения. Мы же, со своей сотней вооруженных непонятно чем баб, этому трибуну покажемся легкой добычей и, скорее всего, он, не извращаясь, развернет свое войско в классические три шеренги – как говорится, от края до края. Или выстроит их коробками с интервалами, постаравшись перекрыть все доступное пространство, чтобы никто не ушел из-под удара…

– Не надо считать врага глупее, чем он есть, – сказал в ответ я, – и умнее его считать тоже не стоит. Если мы соберем свою сотню в коробку прямо у дороги, как бы преграждая путь к Большому Дому и его сокровищам, то этот Секст Лукреций и нанесет удар в том направлении, свернув свои войска в штурмующую колонну, чтобы поскорее смять немногочисленных защитников и поскорее дорваться до грабежа. А это очень хорошо для пулеметного огня с флангов. Надо будет только эти фланговые пулеметные точки как следует замаскировать и уставить еще один станкач в центре, чтобы бил атакующим прямо в лоб. И ручники поставить там же: расстрел атакующей колонны продольным огнем – это то, что доктор прописал. Но кульминация произойдет тогда, когда Гуг и Виктор замкнут кольцо окружения и откроют огонь с тыла. Ох и начнется же тогда веселье; думаю, что ни одна тварь не уйдет живой…

– Постой, Андрей, – сказал Петрович, – ты что, хочешь истребить этих римских легионеров до последнего человека, не разбирая правых и виноватых? Их же там больше тысячи…

– Вот потому и хочу, – сказал я, – что их больше тысячи. Они даже без оружия нас толпою задавят. Все наше племя сейчас раза в три меньше и на девяносто процентов является бабами.

– Вот этого я и боялся, – вздохнул коллега, – но не в смысле того, что нас задавят толпой, а боялся твоего испуга перед слишком многочисленным врагом. Есть у меня чувство, что это не только угроза, но и возможность. Если мы тупо перебьем эту толпу, на что особого ума не надо, то никакого развития у нас категорически не получится. Я не говорю о том, что мы по-толстовски принялись миндальничать с этими субчиками, но после того как они признают свое поражение и взмолятся о пощаде, никаких расстрелов обреченных и добивания раненых быть не должно, сколько бы их там ни осталось. И отец Бонифаций, и Витальевна скажут тебе то же самое. Черт возьми, Андрей, дело тут не в одной гуманности. Неужели ты не хочешь, чтобы у тебя в строю стояли настоящие кадровые солдаты, а не бабы с девками, как сейчас? На худой конец, будет кому обычными топорами прорубать сто двадцать километров просеки к пароходу.

Я обкатал эту идею в уме и счел ее вполне привлекательной. Должны же быть среди сплошных козлищ свои агнцы? Но дело в том, что агнцы, исполняя свой воинский долг, как они его понимают, могут погибнуть в самом начале сражения, а козлища, в силу своей козлиной натуры, выживут и продолжат гадить. А с такими в одном обществе нам не ужиться…

– Не все так просто, Петрович, – сказал я, – и в легионах тоже разные люди служили. Те, кто будут спасать свою жизнь любой ценой, нам тоже ни к чему. Ты помнишь историю, как Спартак после одного из сражений, взяв в плен легионеров, заставил их на потеху своим бойцам сражаться между собой. И ведь почти никто не отказался, большинство забыли о своем фронтовом товариществе и дрались с яростью и азартом.

– Спартак, – сказал Петрович, – использовал привычку легионеров беспрекословно подчиняться неукоснительным приказам командиров. Он приказал как имеющий такое право, а они, выдрессированные муштрой, исполнили даже против своей воли. В армии много чего приходится делать против своей воли. Мы тоже можем использовать это свойство: римские солдаты, оставшись без командования, именно в тебе увидят достойного отца-командира.