Народный Пётр. Полное собрание анекдотов и сказаний о Петре Великом

«Полно, дядя, – сказал государь, – пустое молоть, какой совет, когда в казне денег нет, когда войско ничем не снабдено, артиллерии нет, а сие потребно скоро». Потом начал опять ходить и предаваться размышлениям. Князь Ромодановский, видя царское отчаяние, остановил его паки и говорил сердито: «Долгая дума – большая скорбь. Полно крушиться, открой думу свою, какой к тому находишь способ, авось либо верный твой слуга промыслит полезное». Его величество, зная, что сей достойный муж всегда был блюстителем верности и правды, объявлял ему тайность свою так: «Чтоб иметь артиллерию, для которой нет меди, думаю я по необходимости взять лишние колокола, которые делают только пустой перезвон. Перелив их в пушки, загремлю ими против шведов полезным Отечеству звуком». – «Добро мнишь, Пётр Алексеевич, а о деньгах как же?». – «Так, чтоб в монастырях и церквах бесплодно хранящееся сокровище, в золоте и серебре убавить и натиснить из него деньги». – «На сие нет моего совета. Народ и духовенство станут роптать и почтут грабежом святым». – «О народе я так не мню, для того, что я не разоряю налогами подданных и защищаю Отечество от врага, а прочим зажму рот болтать. Лучше пожертвовать суетным богатством, нежели подвергнуться игу иноплеменников». – «Не все так здраво думают, Пётр Алексеевич. Сие дело щекотно, должно придумать иное». – «Ведь деньги, дядя, с неба не упадут, как манна, а без них войско с холоду и голоду умрёт! Теперь иного средства нет». – «А я так знаю, что есть и что Бог тебе пошлёт. Только сколько надобно?». – «На первый случай около двух миллионов рублей, пока без притеснения народного более получу». – «Не можно ли поменее? – отвечал князь голосом надёжным, – так я тебе промышлю». К сему слову государь, пристав с веселым уже видом, начал убеждать Ромодановского, чтоб он скорее ему тайность сию объявил, ибо знал, что он лгать не любил. «Не скажу, а услужу. Успокойся! Довольно того, что я помощь государству в такой крайности учинить должен».

При сём, когда наступила уже ночь, хотел было Ромодановский идти от него прочь, но Пётр Великий обнял его, просил неотступно, чтоб он долее не думал, открыл бы ему сие и уверил бы, когда получить деньги, не выпуская его из своих рук. Князь, видя, что уже ему никак отделаться было не можно, сказал: «Жаль мне тебя, Пётр Алексеевич, быть так! Поедем теперь, но не бери с собою никого».

Обрадованный государь и аки бы вновь от сего переродившийся, следовал за ним. Поехали они обще из Преображенска в Кремль. Прибыли в Тайный приказ, над которым был князь Ромодановский главноначальствующим, вошли в присутственную палату, в которой, кроме сторожа, никого не было. Князь приказывал ему отдвигать стоящий у стены шкап, в котором находились приказные книги. Дряхлый и престарелый сторож трудился, – недоставало его силы. Принялся помогать ему сам государь. Шкап был отодвинут, появилась железная дверь. Любопытство монаршее умножалось. Ромодановский, приступя к дверям, осматривал висящую восковую печать, сличал её с тем перстнем, который был на его руке и которым вход был запечатан, причём свечу держал его величество. Потом, вынув из кармана хранящийся в кошельке ключ, отпирал оным дверь, – замок заржавел, понеже лет с двадцать отпираем не был и про что никто, кроме князя и сторожа, не ведал, ибо не токмо переставлять шкап на иное место, да и любопытствовать о сём под лишением живота подчинённым запрещено было со времён царя Алексея Михайловича под видом тем, якобы в находящихся за оным шкапом палатах хранились тайные дела. Потом государь пытался отворять сам, но не мог. Послали сторожа сыскать лом и топор, принялись все трое работать, наконец, чрез силу свою великую ломом монарх дверь отшиб. При входе своём в первую палату, которая была со сводом, к несказанному удивлению, увидел его величество наваленные груды сребряной и позолоченной посуды и сбруи, мелких серебряных денег и голландских ефимков, которыми торговцы чужестранные платили таможенную пошлину и на которых находилось в средине начеканенное московское клеймо для того, чтоб они вместо рублей в России хождение своё имели, множество соболей, прочей мягкой рухляди, бархатов и шелковых материй, которые либо моль поела, или сгнили. А как государь, смотря на сие последнее и пожимая плечами, сожалел и говорил: «Дядя, это все сгнило», – то князь отвечал: «Да не пропало». По сём любопытство побуждало Петра Великого идти в другую палату посмотреть, что там находится, но князь, его не пустя, остановил и сказал: «Пётр Алексеевич, полно с тебя теперь и этого. Будет время, так отдам и достальное. Возьми это, и, не трогая монастырского, вели наковать себе денег».