Народный совет

Мария смотрела на товарища Лебедева, раскрыв рот от возмущения его безграничной наглостью.

— Спасибо за вашу высокую оценку наших усилий на протяжении целого года, — зашипела она, как взбешенная гадюка.

Товарищ Лебедев одарил ее презрительным взглядом и шуточным поклоном.

— Может быть, — неуверенно вмешался председатель Алексеев, — у вас есть, что сказать по существу?

Благородные черты его лица неизменно выражали глубокую и невыносимую скорбь относительно всего происходящего вокруг.

— Либо, — предложил он мирно, — можем перейти к следующему вопросу повестки.

— Под моим давлением природоохранная прокуратура учредила рабочую группу, в которой есть представители и нашего парка, — сообщил товарищ Лебедев.

— Кто эти люди? — быстро спросила Мария.

— Мои люди. — холодно ответил товарищ Лебедев, — я им доверяю.

— Настолько, что боишься назвать их имена?

— С чего бы мне раскрывать вам их имена? — поинтересовался товарищ Лебедев язвительно.

— Должны же мы как-то конструктивно с ними взаимодействовать? Надо передать им наши материалы дела, — предложила Мария, правдоподобно изобразив смирение и покорность.

— Незачем. — отрезал товарищ Лебедев. — Мы сами разберемся без вашего кудахтанья. Тут нужен сильный лидер, который будет говорить с властью на равных.

Мария тряслась от злости рядом со мной, но дискуссию с товарищем Лебедевым дальше развивать не стала. Ее внезапное, показное молчание позволило председателю Алекссеву с видимым облегчением сменить тему.

— Идиот. — мрачно бубнила Мария в бокал красного вина, — Какой идиот! Ненавижу.

— Очень типично для коммунистов, — заметила Марина Аркадьевна.

Осторожный взгляд, который бросила в ее сторону Псина, она проигнорировала и продолжила спокойно поглощать свое тирамису.

Кафе "Сладкоежка", в котором на следующий день собрался наш экстренный саммит, находилось недалеко от управы района, за что было особенно любимо Аленой. Государственные служащие часто прибывали сюда на обед, а со всеми официантками она находилась в дружеских отношениях. Диваны тут были удобные, столики просторные, кухня приличная, а цены доступные. Огромные окна открывали панорамный вид на проспект и Алену, которая, расхаживая по тротуару, разговаривала по телефону.

Спустя минут двадцать и несколько звонков она вернулась к нам и заказала всем еще по бокалу вина.

— Ну, — усмехнулась она, решительно захлопнув меню, — все не так ужасно.

Товарищ Лебедев, по сведениям, добытым ей из разных источников, с группой дам пенсионного возраста и двумя соратниками, едва достигшими совершеннолетия, действительно недавно посетил Рината Мансуровича и разговор действительно шел об организации при прокуратуре рабочей группы активистов. Обсуждение горячих точек шло более или менее благополучно и стороны вот-вот должны были прийти к соглашению. Вдруг товарищ Лебедев упомянул наш парк, отчего Ринат Мансурович пришел в неистовство. С криками "Прокуратура там сделала все что могла!" он выгнал товарища Лебедева и его делегацию к чертовой матери.

— Эка мы его достали! — обрадовалась Псина истерике прокурора.

— Бедный товарищ Лебедев, — притворно посочувствовала унижению активиста Мария Соловьева, — все никак не доберется до власти. Обязательно напишу об этом пост.

— Конечно же, этого делать ни в коем случае нельзя! — воспротивилась ее планам Марина Аркадьевна. — Никогда нельзя демонстрировать раздор. Мы так или иначе все делаем одно дело. И подобные истории — троянский конь, запущенный в гражданское общество. Наши оппоненты могу использовать его для слива и упорядочивания протеста. Им так проще будет держать ситуацию под контролем. Это важно понимать.

— Я лично не понимаю, как можно покрывать никчемное ничтожество, к тому же вредящее нам, — ледяным тоном ответила Мария.

Бом! Бом! Бом! Резные напольные часы красного дерева с позолоченным циферблатом били шесть. За окном было еще светло, но задернутые бордовые портьеры берегли застывший полумрак комнаты от варварского вторжения дневного света. Здесь всегда было будто за полночь — то время, когда мир тих и дремлет. Ничто не может потревожить свободный полет мысли. Невидимой, гибкой муреной она выскальзывает из глазниц и устремляется за пределы осязаемости, охватывая единым движением необъятные просторы обитаемого мира. Кружится она через прошлое в будущее, оставив тело своего хозяина неподвижно наблюдать за многократными ее метаморфозами под размеренное тиканье часов. И только ухватив саму себя за хвост, тащит она хищно добычу, чтобы воплотиться в звуках и словах, обрести покой, застыв в конечной своей форме на листе бумаги, освещенном желтым светом лампы с белым абажуром на литом бронзовом постаменте.