Народы и личности в истории. Том 3

Не в те колокола звонил Уолт Уитмен… Его или не услышали, а если и услышали, то не поняли глубины пафоса художника. О чем думал и мечтал Уолт? О том, что американцы сумеют все же заполнить тот существенный культурный пробел, что некогда смущал их, хотя и был неизбежен. Он пишет: «Почти все страны, большие и малые, рано или поздно, в какое-нибудь время от глубокой древности до наших дней, создали, каждая по-своему, хотя бы одну великую бессмертную песню, в которой воплощены и возвеличены доблесть, мудрость, красота человека, как их понимали в данной стране в ту или иную эпоху. Величественный эпос Индии, Библия, Гомер, «Нибелунги», «Поэма о Сиде», Дантов «Ад», Шекспировы драмы о человеческих страстях и феодальном обществе, песни Бернса, поэзия Гте в Германии, Теннисона в Англии, Виктора Гюго во Франции и многое другое – все эти разнообразные, но бесспорные вехи (в известном смысле самое высокое, что создали человеческий ум и сердце, выше науки, техники, политических преобразований и т. д.), которые лучше, правдивее всего повествуют о долгих путях истории, отмечают этапы, каких достигало человечество, идеи, какие оно исповедовало при различных сменявших одна другую цивилизациях… Где вклад Америки в собрание этих бессмертных памятников – вклад, достойный ее самой и современности? До сих пор наше демократическое общество (если рассматривать все его слои как одно целое) не имеет ничего (даже своей, самобытной музыки, этой крепчайшей национальной связи) похожего на ту могучую, живую, религиозную, общественную, эмоциональную, художественную, неопределимую, неописуемо прекрасную силу, которая сплавляла воедино отдельные части феодального общества в Европе и Азии, чудодейственно переплетая основу чувства ответственности, долга и счастья».[308]

По мере взросления янки вкусы сей публики нисколько не становились более изысканными и тонкими. Эмерсон не смог отыскать даже крупицы поэзии среди деловитости Нью-Иор-ка, Сан-Франциско и Чикаго. Радости американцев все чаще ограничивались погоней за деньгами, пьянством и политикой. «Отец американской словесности» В. Ирвинг, как и герой одной из его новелл, словно пробудившись от сна, бежал из Америки в Европу и оставался там целых 17 лет. Блистательный писатель Р. Эмерсон, воспевший «души высокое стремленье», предпочел уединиться от сует Америки в Конкорде, отдавшись мыслям о европейской культуре. А те, кто побывал в американской республике на рубеже XVIII и XIX вв., порой отзывались крайне нелестно об уме и способностях ее обитателей… В частности, Шатобриан так сказал о нравах и культурном уровне янки: «Однако не следует искать в Соединенных Штатах того, что отличает человека от других тварей, того, что сообщает ему бессмертие и украшает его жизнь: вопреки стараниям множества преподавателей, трудящихся в бесчисленных учебных заведениях, словесность новой республике неведома. Американцы заменили умственную деятельность практической; не вменяйте им в вину их равнодушие к искусствам: не до того им было… Американцы не прошли через все те ступени развития, через которые прошли другие народы; их детство и юность остались в Европе… На новом континенте нет ни классической, ни романтической литературы, нет и литературы индейской: для классической литературы американцам недостает образцов, для романтической – средневековья, что же до литературы индейской, то американцы презирают дикарей и ненавидят леса, как тюрьму, которую чудом избежали. Таким образом, в Америке нет литературы как таковой, литературы в собственном смысле слова; там имеется литература прикладная, служащая различным нуждам общества: это литература для рабочих, торговцев, моряков, земледельцев. Американцам даются только механика да точные науки, потому что у точных наук есть материальная сторона: Франклин и Фултон заставили молнию и пар служить людям. Честь открытия, без которого впредь не сможет обойтись в своих морских экспедициях ни один континент, принадлежит Америке».[309]