Народы и личности в истории. Том 3

Торо получил громкую известность своим эссе, названным им «О гражданском неповиновении». Там он заявлял, что ему по душе девиз: «То правительство хорошо, которое правит меньше всего». Подумав, пошел дальше, говоря: «То правительство лучше всего, которое вовсе не правит». Такая идея по меньшей мере спорна, а на мой взгляд, и чрезвычайно опасна. Об этом свидетельствует и опыт России последних лет. Правительство, может, и нецелесообразно, но только на небесах, где пребывают лучшие люди, да и там стража в лице апостола Петра поступает с нарушителями порядка ой как строго! Спору нет, правители часто используют возможность надувать людей к собственной выгоде. И у мыслителя были все основания быть недовольным американским правительством, ибо это – «правительство рабов». Но это не основание вообще отказываться от его услуг. Впрочем, и сам Торо призывает народ «подумать о хорошем правительстве». Г. Торо считал, что его единственной обязанностью, которую он смог бы принять на себя, стало требование справедливости. Он считал, что лишь немногие люди – «герои, патриоты, мученики, подлинные реформаторы – служат государству на совесть». Поэтому их зачастую и считают «врагами государства». Что же касается государства, то он высказывался в отношении его так: «Я с восторгом представляю себе государство, которое обращалось бы справедливо со всеми людьми и относилось бы к личности с уважением, как к ближнему».[328]

Обострилась его болезнь. Чахотка унесла сестру Хелен. Стало ясно: жизнь, не успев дать плоды, начинает клониться к закату. Он записал в дневник, что у него появилось ощущение близкого краха (1856). Смерть начинается не с отмирания конечностей и органов чувств, а с потерей способности воспринять сверхъестественное. И вот уж дух начинает проявлять явные признаки распада – а это ужасно. Торо еще не стал патриархом, и не мог рассчитывать на полную забот, внимания и любви «осень патриарха». Конфликт с самим собой, с природой и обществом также не способствовал гармонизации жизни. Он умер, когда ему было всего 44 года. Умер явно разочарованным. В «Дневнике» запись: «Мир не продвигается вперед». Но Господь, к которому он обращал голос, был к нему благосклонен. Он даровал ему бессмертие и, что еще важнее для всякой сколь-либо неординарной и высокодуховной личности, веру в то, что прожитая им жизнь была не напрасна. В одном из своих ранних стихотворений Торо умолял его об этой милости: «Великий Боже, я прошу тебя не о малости, но о великом даре – чтобы я не разочаровался в самом себе». Торо не разочаровался, и не разочаровал других. Из человека, которого одно время считали лишь эпигоном Р. Эмерсона, он превратился в одного из самых почитаемых писателей Америки. И хотя он жаловался, что общество так и не предложило ему сделать для него что-либо по-настоящему стоящее, ему удалось сделать кое-что стоящее. Его перу принадлежат книга «Жизнь в лесу», эссе «Гражданское неповиновение» и «Прогулки», стихотворения и дневники. А историк литературы Ф. Л. Пэтти вообще заметил: «Ни один другой писатель не сделал большего для независимости американской мысли».[329]

В лице Генри Дэвида Торо в Америке объявился чудесный певец природы, которого можно было бы назвать первым экологом современного мира. Р. Эмерсон в своих воспоминаниях о Торо рассказывал, что рыбы сами плыли к нему в руки, сурки позволяли вытаскивать себя за хвост из норы, а лисицы даже прятались в его хижине от охотников. Его любовь к животным напоминает Блаженного Августина, разговаривавшего с птицами. Видимо, он и сам чувствовал себя в чем-то сродни этому святому, говоря: «Однажды, когда я работал мотыгой в одном из садов поселка, ко мне на плечо уселся воробей, и я почувствовал в этом более высокое отличие, чем любые эполеты». Природа заменяла ему людей и все те радости, которые должна была дать цивилизация. Когда же ему становилось уж очень одиноко, он приглашал себе в спутники звезды Млечного пути… Он писал в «Уолдене»: «У меня свое собственное солнце, луна и звезды, собственный маленький мир. И однако, как я не раз испытал, любое творение Природы может быть источником нежных и невинных радостей и приятным обществом даже для унылого мизантропа и самого заядлого меланхолика. Тот, кто живет среди Природы и сохранил способность чувствовать, не может впасть уж в черную меланхолию. Нет такой бури, которая не могла бы звучать Эоловой арфой для здорового и невинного уха. Простого и мужественного человека ничто не должно повергать в пошлое уныние. Пока я дружу с временами года, я не представляю себе, чтобы жизнь могла стать мне в тягость».[330] Таков был этот американский беглец от благ цивилизации.