Когда колонисты впервые прибыли на обетованную землю, единственное, что предстало их взору, это великолепные дикие ландшафты и разбросанные то тут, то там жилища местных индейцев. Находки деревянной скульптуры индейцев в Оклахоме (Спиро Маунд), Флориде (Марко Сайт) и на севере от Вашингтона свидетельствуют о высоком художественном вкусе аборигенов (например, «трубка Люцифера», относящаяся к 13–17 вв.). Встречаются и образцы каменной скульптуры. Однако по мере усиления экспансии янки, индейцев вытеснили с их земель и те стали терять вкус к художественному творчеству. Следы их изобразительного искусства постепенно теряются. Единственным исключением стали, пожалуй, ирокезы и делавары, чья жизнь ярко описана в романах Купера. В XVIII–XIX вв. последние островки художественного творчества аборигенов оказались разбросаны по Аляске, юго-западу и северу штата Нью-Йорк. Американцы, безжалостно искоренив культуру индейцев, в конечном итоге отвергли и их искусство.
С другой стороны, понятно, что скульптура как высокое искусство должно было прийти из Европы, как и многие другие культурные «аксессуары». Этот процесс приобщения к европейским традициям и стандартам стал заметнее особенно после 1776 года. Среди наиболее интересных работ такого рода – различные виды мебели, статуя каторжника, установленная напротив тюрьмы в Ист Гринвиче, Род Айленд (что неподалеку от будущей статуи Свободы). Работавший в конце XVIII – начале XIX вв. У. Раш стал автором символических фигур Комедии, Трагедии, Мудрости, Правосудия. По мнению автора очерка об искусстве этого периода, деревянная скульптура Дж. Вашингтона, сделанная Рашем (1814), гораздо точнее схватывает черты героя войны за независимость, нежели мраморная скульптура самого Гудона (1792).
И все-таки важно подчеркнуть, что американцы не смогли обойтись без поддержки великого классического наследия Европы, в том числе, итальянцев и французов (Гудона, Кановы, Франзони и других). В частности, знаменитая «Греческая рабыня» Пауэрса (1847), получившая немалую известность в Европе и Америке, была выполнена в духе Венеры Флорентийской. Последующие поколения художников и скульпторов устремлялись в залитые солнцем города и музеи Апеннин, где и обучались вершинам классического искусства. Многие американские художники были самоучками. Они начинали как обычные ремесленники, разрисовывая дома, экипажи, вывески, кабинеты знатных и богатых людей. Последних в принципе не интересовала живопись как таковая. Толстосума интересовала его собственная персона, представленная во всем величии денежной значимости. Нувориши не видели смысла в художественном образовании и воспитании. Заметим, что первое художественное училище европейского толка было открыто в США лишь в конце XIX в. Живопись долгое время оставалась здесь уделом париев, как это некогда бывало и в рабовладельческом Риме. Весьма знаменательно шутливое замечание О. Уайльда в отношении американцев (шахтеров): «Я говорил им о ранних флорентийцах, а они спали так невинно, как если бы ни одно преступление еще не осквернило ущелий их гористого края. Я описывал им картины Боттичелли, и звук этого имени, которое они приняли за название нового напитка, пробудил их ото сна, а когда я со своим мальчишеским красноречием поведал им о «тайне Боттичелли», эти крепкие мужчины разрыдались, как дети». Хотя вряд ли было бы иным в подобной ситуации и поведение российских шахтеров.
Можно ли считать случайным, что замечательный портретист Копли (его «Автопортрет» 1760 г. доносит до нас образ американца XVIII в.) накануне революции вынужден был уехать в Англию, дабы не ограничивать свое искусство исключительно заказными портретами. Другой даровитый художник, Трамбелл, пытался писать исторические сюжеты, но Америка оказалась не готова воспринять такую живопись. Еще один американский гений, Морзе, учившийся на художника и мечтавший вернуться в Америку, чтобы писать полотна, подобные полотнам великих европейских мастеров XV века, понял наивность и бесперспективность своих чаяний. В итоге он бросил живопись и занялся изобретательством, хотя и небезуспешно. Искусство долгое время находилось в Америке в лучшем случае в положении лакея, в худшем – в положении клоуна, развлекающего занятую погоней за долларом толпу.[337]