Читаем Нарушая заповеди полностью

Лёгкий свежий ветер ворвался в приоткрытую балконную дверь, наполняя комнату звуками проснувшегося города. Я распахнула глаза и почувствовала, что улыбаюсь. Солнечный свет щедро заливал просторный гостиничный номер, вовлекая меня в новый чудесный день. Третий день свободы и вседозволенности, очередной комфортный отель и потрясающие впечатления. А ещё риск, что от перманентной улыбки треснет лицо.

От ежедневных марш-бросков по городу мышцы ног болят нещадно, но это не повод валяться в постели, теряя драгоценное время. Двадцать минут на утренние процедуры — и в путь. Из личных вещей у меня лишь самое необходимое. Этот минимум пришлось приобрести, когда я осталась с одной дамской сумочкой. Но много мне и не надо. Из одежды на мне шорты, футболка и лёгкие конверсы — отличная экипировка для долгих пеших прогулок. Закинув на плечо лёгкий рюкзачок, я покинула номер.

Завтрак на открытой террасе маленькой кофейни — это особый ритуал, от которого я кайфую. Возможно, я заигралась, но ни дома, ни в Чикаго я не чувствовала себя такой свободной. Моя парижская эйфория проигрывала лишь ночи с Ромкой. А если осмелиться и представить Ромку и Париж в одном флаконе… Это ж меня тогда разорвёт от восторга!

Диана меня не доставала, но звонила каждый вечер, чтобы услышать мой счастливый голос. А ведь мой бедный папка безгранично доверяет этой авантюристке, он же ей не простит. Но, надеюсь, папа и не узнает о моих одиночных приключениях. Его бдительность я усыпляю ежедневно шквалом эмоций и фотографий.

Я даже Коте не раскрыла свой секрет. Правда, ей и не до меня — у подруги проснулось большое светлое чувство к большому и доброму Григорию, и теперь они шифруются от папы. К счастью, папе до них пока нет дела, ему даже Гришу уволить некогда. Я, конечно, без боя парня не отдам, но, надеюсь, до моего возвращения эта парочка будет осторожна и не даст папочке повода для жёстких и решительных мер.

Я откусила нежный блинчик с банановой начинкой и зажмурилась от удовольствия. Первый раз эту вкуснятину я попробовала вместе с мамой. Мамуля у меня сластёна, и просто удивительно, как она ухитряется сохранять стройность. Кстати, мама обо мне всё же вспомнила в тот же день, когда и покинула. Правда, уже был поздний вечер, но всё равно я обрадовалась, что она за меня переживала. А узнав, что со мной всё в порядке, мамочка очень быстро успокоилась. Ведь теперь в её жизни снова был щедрый Тео, а дочка…

Не волнуйся, мамуль, я навсегда останусь твоей дочкой.

Внезапный рёв мощного двигателя заставляет всех посетителей кофейни приклеить свои взгляды к спортивному чёрному Bentley, притормозившему метрах в десяти. Приклеить приклеили, а отлепить — никак. И виной тому не столько автомобиль, сколько его владелец. А посмотреть было на что! Высокий, с гибким рельефным телом и надменным красивым лицом, парень расслабленной походкой направился в сторону кофейни. Проголодался, котик. Вот! С котом он и ассоциировался. И столько гонора в его облике, словно на тачку он сам заработал. Ну прямо владыка мира! Однако молодеют нынче владыки — этому явно не больше двадцати.

А тем временем смазливый мажорчик ступил на террасу, оглядел посетителей поверх солнечных очков и остановил свой взгляд… на мне. Усмехнулся криво и пошёл… на меня!

— Ева… — это прозвучало, скорее, как утверждение, нежели вопрос. И красавчик навис надо мной всем своим великолепием.

— Круто! Я тоже Ева, — улыбнулась ему широко и окинула быстрым взглядом прилегающую территорию. Где там эти секьюрити?

— Ну, тогда подъём, тёзка. Поехали! — заявил этот чокнутый.

— Спасибо, но сегодня без меня как-нибудь, а у меня в планах пеший маршрут, — теперь я стараюсь звучать вежливо. От греха подальше.

Но парень и не думает меня уговаривать. Он тычет в экран мобильника и прикладывает телефон к уху.

— Алло, Мышка, я на месте. Скажи своей протеже, что я ем только взрослых девочек.

85. Роман


Июль


Четвёртый день Подмосковье заливает тоннами воды. Похоже, нам с Франкенштейном понадобятся вскоре винты и вёсла. Мы понемногу адаптируемся. Но даже самый сильный ливень не поможет смыть старую жизнь. Остаётся память, от которой не сбежать… но и которую никто не сможет отнять. Удивительная это штука — память. Работает обычно в плотной связке с эмоциями.

Три недели мозг сверлили отчаянные слова: «Не хочу прощать тебя, Ромка… Я тебя таким придумала…»

И правильно, Ева, — не прощай. Я совсем не такой, каким ты меня придумала.

«Что ты можешь дать моей дочери, Роман?»

Пока ничего, Баев — пока нЕчего.

Тупой мазохизм прекратился внезапно…

Перейти на страницу:

Похожие книги