Поскольку верховная власть запретила Черноморскому флоту любые действия, могущие спровоцировать Турцию на вооруженное выступление, военные действия могли быть начаты адмиралом А. А. Эбергардом только по приказу главковерха или по извещению русского посла в Константинополе М. Н. Гирса. После решительного успеха на главном — германском — фронте предполагалось высадить десант у Босфора для захвата Константинополя и Проливов[442]
.Характеристика предвоенных оперативных планов на «южном морском театре» осталась бы неполной без упоминания об идее сосредоточения крупной корабельной группировки в Средиземном море. Мысль о возобновлении постоянного военного присутствия в Средиземном море накануне Первой мировой войны имела широкое хождение в российских военно-морских и дипломатических кругах. Эта идея, заключавшаяся, по существу, в возврате к практике 60 — 90-х годов XIX столетия[443]
, была вызвана к жизни несколькими обстоятельствами как внешнеполитического, так и стратегического характера.Речь идет, прежде всего, о провале дальневосточного «нового курса», потерпевшего фиаско с окончанием Русско-японской войны, и переносе, точнее, возвращении центра тяжести внешнеполитической активности Российской империи на европейское и ближневосточное направления. В наши задачи не входит освещение всех аспектов дипломатических усилий России на Балканах, тем более что эти сюжеты нашли достаточно широкое отражение в отечественной историографии[444]
. Заметим лишь, что возврат к традиционному вектору внешней политики нуждался в подкреплении соответствующей военно-морской «аргументацией», чему, кстати, способствовала и благоприятная внешнеполитическая конъюнктура, обусловленная интенсивным сближением Санкт-Петербурга с Парижем и Лондоном.Англичане перед лицом «германской угрозы» («the German peril») вынуждены были сосредоточить лучшие силы своего флота в водах метрополии и начать развертывание нового основного района базирования Гранд Флита на северо-восточном побережье Британии (Росайт, Кромарти, Скапа Флоу)[445]
. Тем самым Великобритании пришлось ограничить свое традиционное военное присутствие в Средиземном море, хотя необходимость обеспечения бесперебойного мореплавания в этом узле мировых торговых путей не снималась с повестки дня ни Сент-Джеймским кабинетом, ни парламентом[446]. В этих условиях официальный Лондон намеревался восстановить благоприятное для Антанты соотношение сил на этом театре за счет своих союзников — будь то существующих или потенциальных[447]. Поэтому туманный Альбион, вопреки обыкновению, сменил гнев на милость в отношении попыток российской дипломатии добиться пересмотра режима Черноморских проливов и вообще к перспективе возвращения русского флага в Средиземноморье[448]. Как доносил российский посол в Великобритании А. К. Бенкендорф министру иностранных дел С. Д. Сазонову в июне 1912 г., «Более того, впервые со времен наполеоновских войн и Наваринского сражения 1827 г. не исключалась вероятность совместных действий российского и великобританского флотов в Восточном Средиземноморье. В этом отношении весьма показательно заключение совещания у начальника МГШ вице-адмирала А. И. Русина с участием представителей МИД, состоявшегося 13 (26) мая 1914 г. для обсуждения перспектив русско-английских морских переговоров и выработки инструкций на сей счет морскому агенту в Лондоне флигель-адъютанту капитану 1 ранга Н. А. Волкову[450]
. В ходе контактов с первым морским лордом принцем Л. Баттенбергом представителю российского морведа предписывалось, в числе прочего, рассмотреть возможность совместных «Что же касается французов, то те и вовсе предложили военно-морскую базу Бизерта к услугам российского корабельного соединения речь шла о бригаде броненосных крейсеров Балтийского моря, которую предполагалось сформировать из четырех кораблей типа «Измаил», заложенных в декабре 1912 г. во исполнение «Программы спешного усиления Балтийского флота на 1912–1916 гг.». Соглашение об этом было достигнуто в июне 1914 г. в ходе «