Наше худшее Рождество

Под пальто на ней были широкие белые брюки и белый свитер с горлом, подчеркивающий длинную шею и стройную фигуру. Белое? На Манхэттене? Гейл передернуло. Она сама такое никогда бы не надела. Впрочем, надо признать, Саманта создала образ успешной и уверенной женщины, добавив безупречный макияж и скромные украшения. Ах, если бы только не пальто — красное! Ведь она их учила — черное, только черное, этот цвет смотрится выигрышно в любой ситуации. Тогда Гейл была бы довольна дочерью. Говорить об этом не стоит, а то Саманта вылетит из палаты вслед за медсестрой.

— Расскажи о своей работе, Саманта, — в голову пришла вполне нейтральная тема для разговора. — Мой помощник сказал, ты возглавляешь собственную компанию. Поздравляю. Почему ты мне не рассказала?

— Почему? Но это же неважно.

Неважно? Это самое главное. В возрасте дочери Гейл цеплялась за каждую возможность подняться выше, добиться успеха и от души радовалась победам. Будто пришивала новые кусочки к лоскутному одеялу, чтобы оно прочным коконом укрывало ее от ударов судьбы. Кровь, пот, слезы — новый способ смастерить и применить лоскутное одеяло.

— Ты много трудилась, чтобы добиться нынешнего положения. Ты должна гордиться и никогда не стесняйся успеха, — Гейл воодушевилась, почувствовав силы стать прежней. — Ты должна владеть…

— Прошу тебя, давай поговорим о чем-то другом, — Саманта стиснула зубы. — Расскажи, что случилось?

— Со мной? Нелепица.

Гейл сникла, вспомнив, что она пациент больницы.

— Зачем ты встала на стул?

— Ты видела репортаж?

Саманта принялась стягивать перчатки.

— Да, показывали в новостях.

— Вот чертов оператор! Все случилось сразу после интервью в прямом эфире. Надеюсь, это не навредит моей репутации.

Дочь бросила сумочку на стул и посмотрела на мать с сомнением.

— Будучи в больнице с травмой головы, ушибами и растяжением голени, ты думаешь о своей репутации?

— Она важна для меня.

— Да, для тебя важна.

Саманта повесила пальто на спинку и села, но не расслабилась; нога ее была выставлена вперед, словно она готовилась убежать сразу, как появится возможность.

— Тебе очень больно?

— От осознания того, что моя репутация может быть уничтожена? Да, меня это тревожит, но я…

— Я о голове. Голова болит?

— Ах… да. Болит немного. И ребра.

Прислушавшись к себе, Гейл поняла, что у нее болит все тело, и это неудивительно, учитывая ее падение. Боль она пыталась игнорировать, как и все плохое, случавшееся в жизни, когда приходилось пробираться через тернии, подталкивая себя вперед, а если нужно, волоча из последних сил. Боль для нее — вещь привычная.

— Ты принимала обезболивающие? Может, попросить медсестру…

— Нет.

Если признаться, как сильна боль, ее никогда отсюда не выпустят.

— Спасибо, думаю, они мне что-то дали.

Разговор подошел к финалу.

Саманта сидела, разглядывая руки. Гейл лихорадочно думала, что еще сказать, ведь в такой ситуации нельзя совершить ошибку.

— Ты приехала на машине?

— На самолете.

— Ах, вот как.

Она и не предполагала, что общаться с дочерью будет так сложно. Получается, они наговорили друг другу достаточно в последний раз, чтобы разрыв можно было счесть окончательным.

— Аэропорты — это кошмар.

— Все не так плохо, учитывая время года.

— Время года? — Гейл сосредоточенно нахмурилась.

— Рождество, — Саманта подняла глаза на мать. — Скоро Рождество.

Гейл в последнюю секунду остановила себя, чтобы не задать вопрос: «И что?»

— Еще уйма времени.

Саманта открыла рот, помолчала и произнесла:

— Чуть более трех недель. Хотя я помню, ты его не любишь.

— Я никогда…

Нет, эту тему лучше не поднимать. Дочери обожали праздники — еще одна черта, связывающая сестер и отдаляющая их от матери.

— Где ты провела День благодарения?

— С Эллой.

— Хорошо. Очень хорошо.

Разговор причинял сильнейшие муки, по сравнению с ними боль от удара казалась незначительной. Сколько осталось времени до возвращения медсестры? Она так ждала дочь, а теперь, когда та здесь, не представляет, что сказать.

— Спасибо, что приехала.

— Да, конечно.

И потом очередная неловкая пауза. Со стороны могло показаться, что разговаривают два незнакомых человека. Гейл ухмыльнулась про себя, решив, что это очень точное определение. Пять лет — огромный срок. Интересно, чем дочери занимались все это время? Чего добились? Явно многого, что доказывают дорогие часы на руке. Гейл боялась спросить, как идут дела, Саманта может вспылить и разорвать ее в клочья. Одной травмы вполне достаточно.

— Мой личный помощник с трудом тебя нашел. Ты не говорила, что переехала.

Саманта повела плечами:

— Не говорила.

Она посмотрела на часы, совсем не изящные, а массивные, с круглым циферблатом, закрывающим все запястье. Они громко заявляли, что Саманта Митчелл ценит свое время и управляет жизнью.

Гейл ощутила прилив гордости. Значит, все же она многое делала правильно, хоть дочь и не оценила ее вклад в воспитание личности.

— Я так рада тебе, Саманта. Мы слишком долго не виделись.

— Да.

— Почти пять лет.

Дочь смахнула несуществующую пушинку со свитера.

— Пять лет, один месяц и несколько дней.

Она помнит с такой точностью?