Наши домашние дела

Внимая этому плачу, мы давно облеклись бы во вретище и посыпали бы пепломъ главу нашу, если бы дйствительно почувствовали вблизи себя начало скорбей, услышали бы шипнiе злобы, узрли бы брата, возставшаго на брата… Правда, мы не разъ слышали напримръ прю между двумя журналами, начинавшуюся обыкновенно разномыслiемъ о какомъ-нибудь общественномъ предмет, и переходившую потомъ въ жаркую схватку, въ которой изъ-за мннiй выдвигались уже и лица, взаимно надлявшiя другъ друга довольно чувствительными нравственными тузанами; мы слышали мрачный крикъ "Домашней Бесды" на иноврца, именуемаго "Сыномъ Отечества"; видли, и теперь видимъ, два стоящiе другъ противъ друга лагеря — лагерь смющихся и лагерь нахмуренныхъ; видли, и теперь иногда видимъ, наступательное движенiе неукротимыхъ отрицателей и силы, готовыя противостать этому движенiю и отразить нападенiе. Все это мы слышали и видли, но принимали одно за случайныя, одиночныя, исключительныя явленiя, другое за неизбжное въ человчеств разнообразiе способовъ дйствiя, третье за столь же неизбжную въ человчеств борьбу мннiй и взглядовъ; четвертое наконецъ за дйствительное разоблаченiе нечистыхъ побужденiй, прорывающихся иногда въ литератур, независимо отъ личныхъ отношенiй литераторовъ… Подозрвать же повсюдный внутреннiй раздоръ и смуту, сквозь видимый смхъ и видимыя слезы подсматривать притаившуюся вражду и злобу — мы никакъ не могли найти достаточнаго повода, а потому не облекались во вретище, не посыпали пепломъ главы, и теперь недоумваемъ и спрашиваемъ себя: откуда этотъ плачъ, откуда мысль о всеобщей взаимной вражд и усобиц? И кто первый возопилъ? Гд этотъ первый Iеремiя? Не зная человка сего, мы думаемъ однако, что онъ долженъ быть изъ числа людей черезчуръ робкихъ, изъ числа тхъ людей, которые черезчуръ боятся или нарушенiя приличiй, или нарушенiя ихъ собственнаго спокойствiя. Къ числу первыхъ, т. е. черезчуръ боящихся нарушенiя приличiй, должны, если не ошибаемся, принадлежать "добрые прiятели" составителя

Современной хроники Россiи въ "Отечественныхъ Запискахъ". Они, эти добрые прiятели, такъ запугали составителя, что вынудили его принесть публичное покаянiе въ слдующихъ, печатно сказанныхъ имъ словахъ:

"…въ должность мирового посредника изъявилъ желанiе вступить "Свточъ", но, говорятъ, пока неудачно. Гораздо боле способности къ этому званiю иметъ «Время», но журналъ этотъ занялъ уже другую, не мене почетную должность — должность присяжнаго судьи, безпристрастно изрекающаго приговоры. И то хорошо. "Русскiй Встникъ" будетъ стало-быть ловить мазуриковъ, а «Время» судить ихъ. Значитъ въ литературныхъ судахъ воцарится наконецъ правда…"

Добрые прiятели уврили составителя Хроники, что тутъ есть слова, "которыя могутъ оскорбить нкоторыхъ

уважаемыхъ людей ", и что по этимъ словамъ онъ "можетъ быть обвиненъ въ зломъ умысл, въ личномъ оскорбленiи, расчитанно

нанесенномъ какимъ-то личнымъ врагамъ и противникамъ".

Ну, если въ этихъ словахъ непремнно подозрвать личную вражду и видть злой умыселъ, то конечно немудрено не только всю нашу журналистику принять за непроходимую усобицу и смуту, но пожалуй и вообразить въ самомъ дл близость свтапредставленiя! Мы не думаемъ и не хотимъ причислять себя къ разряду уважаемыхъ людей, о которыхъ тутъ говорится; поэтому опасенiя составителя и его добрыхъ прiятелей могли бы и не относить къ себ; но такъ какъ во фраз, возбудившей эти опасенiя, говорится и о журнал «Время», то мы все-таки объяснимся за себя. Мы замтили эту фразу и, понявъ ее точно такъ, какъ объяснилъ впослдствiи самъ составитель, приняли ее за легкую шутку, за острое словцо, отъ котораго можно отшутиться, но можно пожалуй и не отшучиваться, а просто встртить и проводить его минутной улыбкой. Обижаться… да чмъ же обижаться? да ст`oитъ ли это того, чтобъ обижаться?.. Какъ приняли эту шутку уважаемые люди — не знаемъ; но полагаемъ, что если они приняли ее за личное оскорбленiе и злой умыселъ, то посл этого можно было бы и не слишкомъ уважать ихъ, по крайней мр ихъ личный характеръ, независимо отъ ихъ другихъ, можетъ-быть несомннно достойныхъ уваженiя качествъ.