Читаем Наши домашние дела полностью

Мы замтили шуточную фразу, о которой идетъ рчь, тотчасъ какъ только попалась намъ въ руки майская книга "Отечественныхъ Записокъ", потомучто съ нкотораго времени разрзываемъ Современную хронику съ надеждою найти тамъ одну, дв, а можетъ-быть и нсколько страницъ, въ которыхъ скажется живое и сильное слово, и эта надежда насъ иногда не обманываетъ, особенно если тамъ рчь зайдетъ о предмет, о которомъ должно-быть долго накипало и много накипло н`a сердц у составителя. Пусть эти немногiя страницы тонутъ во множеств другихъ страницъ, составляющихъ настоящую, въ собственномъ смысл хронику, со всею свойственною хроникамъ сухостью; но за эти немногiя живыя страницы мы готовы мириться съ двумя печатными листами голыхъ выписокъ и сухого перечня распоряженiй и происшествiй. Мы надемся всякiй разъ найти живое слово въ хроник не потому конечно, чтобы лично знали составителя (мы его совсмъ не знаемъ), а потому только, что намъ стало знакомо его честное слово. За то, не зная его и не имя къ нему никакихъ личныхъ отношенiй, мы готовы принять незлобно сказанную имъ на нашъ счетъ, хотя бы даже и рзкую шутку; а о личной вражд и личныхъ оскорбленiяхъ здсь очевидно не можетъ быть ни слова, ни помышленiя. Самъ составитель, въ своей покаянной замтк, говоритъ, что онъ "такъ мало сталкивался съ литературными кружками, что не имлъ возможности изучить ихъ на столько, чтобъ воспылать къ нимъ враждою". Зачмъ же онъ вритъ тому, что кто-нибудь можетъ заподозрить его въ зломъ умысл, вражд и расчитанномъ личномъ оскорбленiи? Неужели кто-нибудь въ самомъ дл можетъ подумать, что онъ дошолъ до вражды и даже ненависти за то напримръ, что въ какихъ-то игривыхъ и смхотворныхъ стишкахъ упомянуто о какой-то его бывшей фуражк? Воля ваша, если (какъ и слдуетъ) не принимать въ расчетъ, что кром литературныхъ, могутъ существовать еще между людьми частныя, домашнiя отношенiя, съ фуражками, перчатками и другими предметами частной собственности; если судить только по тому, чт`o является въ печати, то нтъ возможности, въ присутствiи здраваго смысла, допустить уродливое предположенiе объ этой вражд и ненависти составителя; а человку совсмъ постороннему и понять тутъ что-нибудь невозможно… Нельзя стало быть не вспомнить при этомъ, что возникаютъ иногда опасенiя вслдствiе особеннаго предрасположенiя къ ложному, призрачному страху, похожему на тотъ страхъ, который порождаетъ звзда съ хвостомъ или явленiе на неб огненныхъ столбовъ, предвщающихъ войну и неразлучный съ нею рекрутскiй наборъ… Кто же напустилъ этотъ страхъ? Какая зловщая комета успла подйствовать на пугливое воображенiе нашей журналистики до такой степени, что она принялась бичевать самое себя за упадокъ нравовъ, за надостатокъ братолюбiя, сердечнаго согласiя и всякихъ мирныхъ добродтелей? Не ршая этого темнаго вопроса, взглянемъ на себя еще съ другой стороны.

Есть въ насъ еще одно свойство, которое слдуетъ объяснять тмъ, что мы… не то-чтобы не созрли, а какъ-будто не выработались. Приступая къ какому-нибудь длу, мы тотчасъ увлечемся и накинемся изо всхъ силъ; но вслдъ затмъ заробемъ, сконфузимся, начнемъ стыдиться самихъ себя и засмемся надъ собственнымъ увлеченiемъ. Чт`o это дескать мы расходились? чт`o объ насъ скажутъ? не покажется ли это мальчишествомъ? Такъ оно выходитъ вообще; въ частности же конечно бываютъ разные оттнки чувствъ: одинъ напримръ не любитъ, безотчетно не любитъ никакихъ увлеченiй и мрачно негодуетъ на нихъ; другой боится увлеченiй, считая ихъ опаснымъ дломъ; третьему они мшаютъ, какъ комары или мухи-кусачки, мшаютъ его мирнымъ занятiямъ, стройному теченiю его длъ, и пр. и пр… Прежде напримръ литература наша вообще и журналистика въ особенности долго говорили сквозь зубы, почти не раскрывая рта, и мы жаловались на ихъ вялыя и неполныя рчи. Потомъ у нихъ развязался языкъ; рчи стали живы и игривы, можетъ-быть повременамъ даже слишкомъ игривы, — и вотъ поднялись жалобы, что слишкомъ много развелось крикуновъ и свистуновъ. Чт'o же сдлали, чмъ повредили эти крикуны и свистуны? Заглушили серьозныя и строгiя рчи? Или не они ли сгубили сердечное согласiе? Не они ли породили раздоръ и усобицу? Неужели это такъ? Неужели такъ думаютъ Iеремiи, оплакивающiе погибшую чистоту журнальныхъ нравовъ?.. О, если такъ, то куда уведутъ насъ подобныя размышленiя!.. Нтъ! ужь лучше остановиться и повернуть въ сторону…

Перейти на страницу:

Похожие книги

10 мифов о России
10 мифов о России

Сто лет назад была на белом свете такая страна, Российская империя. Страна, о которой мы знаем очень мало, а то, что знаем, — по большей части неверно. Долгие годы подлинная история России намеренно искажалась и очернялась. Нам рассказывали мифы о «страшном третьем отделении» и «огромной неповоротливой бюрократии», о «забитом русском мужике», который каким-то образом умудрялся «кормить Европу», не отрываясь от «беспробудного русского пьянства», о «вековом русском рабстве», «русском воровстве» и «русской лени», о страшной «тюрьме народов», в которой если и было что-то хорошее, то исключительно «вопреки»...Лучшее оружие против мифов — правда. И в этой книге читатель найдет правду о великой стране своих предков — Российской империи.

Александр Азизович Музафаров

Публицистика / История / Образование и наука / Документальное
Захваченные территории СССР под контролем нацистов. Оккупационная политика Третьего рейха 1941–1945
Захваченные территории СССР под контролем нацистов. Оккупационная политика Третьего рейха 1941–1945

Американский историк, политолог, специалист по России и Восточной Европе профессор Даллин реконструирует историю немецкой оккупации советских территорий во время Второй мировой войны. Свое исследование он начинает с изучения исторических условий немецкого вторжения в СССР в 1941 году, мотивации нацистского руководства в первые месяцы войны и организации оккупационного правительства. Затем автор анализирует долгосрочные цели Германии на оккупированных территориях – включая национальный вопрос – и их реализацию на Украине, в Белоруссии, Прибалтике, на Кавказе, в Крыму и собственно в России. Особое внимание в исследовании уделяется немецкому подходу к организации сельского хозяйства и промышленности, отношению к военнопленным, принудительно мобилизованным работникам и коллаборационистам, а также вопросам культуры, образованию и религии. Заключительная часть посвящена германской политике, пропаганде и использованию перебежчиков и заканчивается очерком экспериментов «политической войны» в 1944–1945 гг. Повествование сопровождается подробными картами и схемами.

Александр Даллин

Военное дело / Публицистика / Документальное
10 заповедей спасения России
10 заповедей спасения России

Как пишет популярный писатель и публицист Сергей Кремлев, «футурологи пытаются предвидеть будущее… Но можно ли предвидеть будущее России? То общество, в котором мы живем сегодня, не устраивает никого, кроме чиновников и кучки нуворишей. Такая Россия народу не нужна. А какая нужна?..»Ответ на этот вопрос содержится в его книге. Прежде всего, он пишет о том, какой вождь нам нужен и какую политику ему следует проводить; затем – по каким законам должна строиться наша жизнь во всех ее проявлениях: в хозяйственной, социальной, культурной сферах. Для того чтобы эти рассуждения не были голословными, автор подкрепляет их примерами из нашего прошлого, из истории России, рассказывает о базисных принципах, на которых «всегда стояла и будет стоять русская земля».Некоторые выводы С. Кремлева, возможно, покажутся читателю спорными, но они открывают широкое поле для дискуссии о будущем нашего государства.

Сергей Кремлёв , Сергей Тарасович Кремлев

Публицистика / Документальное
Сталин. Битва за хлеб
Сталин. Битва за хлеб

Елена Прудникова представляет вторую часть книги «Технология невозможного» — «Сталин. Битва за хлеб». По оценке автора, это самая сложная из когда-либо написанных ею книг.Россия входила в XX век отсталой аграрной страной, сельское хозяйство которой застыло на уровне феодализма. Три четверти населения Российской империи проживало в деревнях, из них большая часть даже впроголодь не могла прокормить себя. Предпринятая в начале века попытка аграрной реформы уперлась в необходимость заплатить страшную цену за прогресс — речь шла о десятках миллионов жизней. Но крестьяне не желали умирать.Пришедшие к власти большевики пытались поддержать аграрный сектор, но это было технически невозможно. Советская Россия катилась к полному экономическому коллапсу. И тогда правительство в очередной раз совершило невозможное, объявив всеобщую коллективизацию…Как она проходила? Чем пришлось пожертвовать Сталину для достижения поставленных задач? Кто и как противился коллективизации? Чем отличался «белый» террор от «красного»? Впервые — не поверхностно-эмоциональная отповедь сталинскому режиму, а детальное исследование проблемы и анализ архивных источников.* * *Книга содержит много таблиц, для просмотра рекомендуется использовать читалки, поддерживающие отображение таблиц: CoolReader 2 и 3, ALReader.

Елена Анатольевна Прудникова

Публицистика / История / Образование и наука / Документальное