— Такъ и разогнала: вдь она вонъ идетъ, хлопаетъ, по вод-то шумъ такой! Ну, рыба вытаращитъ глаза, да и бжитъ какъ полуумная, сама не знаетъ куда, — вся убжала. Бывало у насъ стерлядокъ много ловили; а теперь почти-что совсмъ нтъ… Теперь ужь совсмъ другое. Бывало встанешь ранехонько, взглянешь — на Волг-то стонъ стоитъ: расшивы идутъ; чт'o тутъ народу работаетъ — видимо-невидимо! И цлый божiй день такъ-то; а теперь все тихо!
— Чт'o же это? разв меньше хлба везутъ? длаю я наивный вопросъ.
— Нтъ, не меньше; да вдь она идетъ, машина-то, тащитъ за собой столько барокъ, а гд-гд человкъ виденъ; пройдетъ себ въ минуточку, и опять все тихо да пусто. Такъ, право, даже скучно.
— Послушай однако, голубушка: вдь съ машиной, сама видишь, меньше труда, меньше возни…
— Конечно меньше.
— Ну, стало быть легче, стало быть лучше?..
— Да оно лучше тому, у кого машина: онъ богатъ, завелъ себ машину и беретъ большiе барыши; а бднымъ-то каково! Вдь бывало расшива-то станетъ — чт'o тутъ надо народу! Изъ нашего села иной бывало три-четыре дня поработаетъ, — рублей пятьдесятъ и получитъ…
— О-го! А каково-то было хозяину! Во что ему-то эта работка обходилась?
— Ну, ужь конечно обходилась недешево.
— Такъ вдь все это падало на хлбъ; хлбъ оттого становился дороже; а съ машиной стало-быть хлбъ долженъ сдлаться дешевле…
— Да! а вотъ онъ не сталъ же дешевле-то!
Тутъ пришолъ конецъ нашему разсужденiю. Сосдка поставила меня въ тупикъ: я чувствовалъ, что не могу объяснить ей убдительнымъ образомъ причину, почему и при существованiи машины хлбъ не сдлался дешевле. И осталась она, моя смазливая сосдка, въ томъ печальномъ убжденiи, что машина — вещь недобрая, по крайней мр для ихъ приволжскаго села. Грустно, да чтоже длать!.. Конечно тутъ тоже своего рода
Мы увлеклись собственными недавними воспоминанiями и очень далеко отбились отъ темы о припадкахъ болзненной обидчивости, темы, съ которой впрочемъ кажется можно уже и покончить.
САМЫЕ ПРОСТЫЕ ВЗГЛЯДЫ НА САМОЕ БОЛЬНОЕ МСТО НАШИХЪ ДОМАШНИХЪ ДЛЪ
Что мы легко пугаемся собственной прыти и скоро начинаемъ стыдиться собственныхъ увлеченiй, это можно замтить во многомъ. Мы какъ-будто похожи на новичка въ публик, который шагнетъ, да и оглядывается съ робкой улыбкой на незнакомыхъ людей, желая знать, какъ на него смотрятъ и такъ ли онъ шагнулъ… Поднимается какой-нибудь свжiй вопросъ; предметъ его полонъ современнаго интереса и задваетъ за живое всхъ или очень многихъ. Все читающее и пишущее тотчасъ принимается за вопросъ, накидывается на него. Между тмъ въ числ читателей находятся такiе, до которыхъ онъ непосредственно не касается, и они слушаютъ толки о немъ, какъ говорится, однимъ краемъ уха. Находятся и такiе, до которыхъ онъ касается прямо и можетъ-быть съ болью; эти слушаютъ толки съ участiемъ, жадно слдятъ за разработкой вопроса, или съ нетерпнiемъ ждутъ разршенiя возникшаго недоумнiя. Находится наконецъ третiй родъ читателей, въ которыхъ по предмету затявшагося вопроса поднимутся собственныя размышленiя; этимъ безпокойнымъ читателямъ уже тяжело и невозможно кажется остановиться на полупути; они непремнно хотятъ довести свои размышленiя до конца, до полнаго разъясненiя дла. И вотъ, въ то время когда эти заинтересованные не видятъ еще за собой и половины пути, ведущаго ихъ къ желанной цли, — уже начинаютъ они слышать оговорки въ род слдующихъ: "вс дескать говорятъ и пишутъ объ этомъ предмет; говорить о немъ сдлалось модой; мы не будемъ распространяться о немъ, потомучто боимся наскучить читателямъ, мы только такъ, мимоходомъ, слова два, — извините пожалуйста!" и проч. И заинтересованный читатель поднимаетъ брови, недоумваетъ и спрашиваетъ: въ чемъ они извиняются? Я хочу слушать и жду, не скажутъ ли чего новаго, а они извиняются! Да вы говорите только дло, а не пустяки, такъ и извиняться не въ чемъ будетъ…