Наши в ТАССе

Вначале – Слово. После много слов…И, хоть они общения основа,Та речь, где слов избыток, – для ослов.Ведь умный понимает с полуслова.А.Жуков

«ОН НЕ БОИТСЯ МЕНЯ, Я НЕ БОЮСЬ ЕГО»

У меня на перекидном календаре на столе написано моей рукой:

«Выход к рампе А.С.»

Я вышел и нарвался на открытое партсобрание.

– Товарищи! – докладывал Иванов. – Мы обсуждаем вопрос о кадрах. Не все вовремя приходят на работу. Только РПЭИ в 9.00 всегда на месте.

Я тихонько скомандовал:

– Встать РПЭИ в полном составе. Пусть вами полюбуется Родина и ближнее зарубежье!

– У нас, – продолжал Иванов, – всё муссируют вопрос о возврате к работе по-старому. Бузулук даже написал в партком. Олег утверждает, что работать по-новому невозможно: все прикованы к столам. Выдвинул лозунг «Да здравствует возврат к прошлому!» И мне он пообещал: «Ну, вам поддадут на парткоме».

Бузулук выкрикнул с места:

– Осталось выдать каждому по ружью. Будем охранять историческую пыль!

Председательствующий на собрании Артёмов постно спросил:

– Кто хочет выступить? Первому в прениях можно дать сверх нормы две минуты за храбрость.

Поднялся Шаповалов:

– Мне не понравилось выступление докладчика. Говорил как Нобелевский лауреат. Слишком спокойная тональность. Нет взволнованности. У меня крамольный рецепт. Всё-таки я считаю, что Карфаген должен быть разрушен. От старого надо уходить.

– Верно! – поддержал Артёмов. – Есть условия. Только явный дуралей может не работать. Лишь надо чуть-чуть вздыбиться. Стряхнуть с себя пыль старых привычек.

Саша Петрухин косо взглянул на Медведева и понёс хвост чубуком:

– Не подумайте, что я хочу бить заведующего. Я этого делать не собираюсь. Он не боится меня, я не боюсь его. Отпускает он с такой большой тоской, что не хочется отпрашиваться и идти за материалом. А что здесь высидишь?

Конечно, Медведев тут же откинул шайбу:

– Была мода критиковать промредакцию. Кто её противник, тот и был в чести. За подобную активность Бузулука сделали спецкором.

И тихо.

Желающих толочь воду в ступе больше не находилось. И так уже два часа отквакали. Стали по одному испаряться.

– Что-то поредели наши сплочённые ряды, – пожаловался Артёмов. – Как прорубили. Не уходите… Что-то не выпрямляется наша картина по дисциплине.

Морализаторство никому не нравится. Каждый норовит либо улизнуть за дверь – покурить ли, посплетничать ли – или заняться, не вставая с места, чем-то поинтересней. И скоро интерес всех собирает то, что к красавчику Молчанову подсела рыжая расфуфырка. Пошепталась эта парочка, и дева павой поплыла к двери.

– Кто это? – встрепенулась Люся Ермакова, провожая шикаристочку кислым взглядом.

– Да, Нахапет, кто? – глухо пристукнул Олег кулаком по столу. – Отвечай ёбчеству здесь и сейчаско!

– А! – отмахивается Молчанов. – Так… Решила посоветоваться, стоит ли ей подаваться в журналистику.

– Клещиха прибегала к тебе на партсобрание советоваться?

– А что тут такого?

– А то, – поморщился Олег, – что из-под тебя эта лялька подастся в роддом!

Молчанов раскинул руки:

– Хулиган, а не Бузулук!

12 августа

Грушевое варенье

Мария Александровна показала из окна на рясную грушу в своём саду:

– Толя! Не дай пропасть экой красе! Я груши не люблю. Все они твои. Рви себе, неси на работу кому. Не дай пропасть.

– Это пожалуйста! Я по грушам умираю!

И разлетелся я наварить на зиму грушевого варенья.

Да на чём варить?

У меня в пенале стоит изразцовая печь без плиты. И готовлю я себе на крохотульке электроплитке. Пока стакан воды вскипятишь – год пройдёт!

На электроплитку я поставил четырёхведёрный котёл, доверху насыпал нарезанных груш и варил двадцать шесть часов. Ночь не спал!

На медленном, сонном огне груши хорошо уварились.

Варенье получилось сказкино.

И через пять лет оно будет смотреться таким, как будто только что сняли его с огня.

13 августа

На картошку

Меня вызывает Колесов.

Не Таймыр, не Колыма. А именно вот пан Колёскин.

За что на ковёр? Я ж месяц был в отпуске. Грехов ещё не напёк.

Захожу.

У него масляная улыбка до ушей.

– Анатолий Никифорович! Зайдите через пять минут.

Странно… По имени-отчеству…

Я ухожу в кабинет задумчивости[184] и тупо гадаю, что же сейчас со мной будет. Да-а, тучи всё сильнее сгущаются. Снаряды рвутся совсем рядом… Ох… Подождать, когда снаряды начнут точно попадать? Тогда будет уже поздно. Как и где пересидеть эту бурю? Не высовываться отсюда? Ну, ваньзя!

Я выхожу из туалета.

– Где тебя хрен качает? – набросился на меня Иткин. – К главному на одной ноге!

Колесов, Князев, я. Триумвират.