Читаем Наши в ТАССе полностью

Наши в ТАССе

– Позовите Лизу… Братко, какая там чуня взяла трубку? Подружка твоя? Я с нею не буду говорить. Брательник, ну, выпьем! Я еду в командировку. Деньги на ляжке. Бери все бутылки на себя.[202]

26 октября

Вышла из отпуска Аккуратова.

Ходит по углам и хвалится про море и собачку.

– Ты, – говорит ей Сева, – дюже оттолстела, жирная. Иль в цековском санатории курила бамбук?[203] И какая-то одичалая, чужая.

– И ты чужой.

Я удивляюсь:

– Чужие, а узнали друг друга.

27 октября
Бузулук разбудил тайгу

Обычное утро.

Войдя в редакцию, Медведев первым делом переобувается. Из сейфа достает домашние тапочки, а в сейф запихивает уличные башмаки. В редакции он всегда шлёпает в тапочках.

В 9.01 Аккуратова уже на телефоне:

– Приезжай в воскресенье, Гош. Всё-таки семнадцатый этаж! Поплевать с балкона можно. Так романтично… Будет как новоселье… Без лифта не можешь? А это оттого, что ты уже в землю растёшь. В ботву… Да, за отпуск сильно затолстела. Ну… Возьмёшь меню, глаза разбегаются. По морде уже созрела для должности заведующей редакцией… Нет, не самолётом летала. На пролетарском поезде. Так спокойней. Сам же знаешь… Чем больше самолёт, тем пышнее похороны…

Медведев запихивал в сейф второй башмак, когда принесли материал на телетайпной ленте, которой можно трижды обмотать самую толстую женщину в Европе.

Это был первый такой большой материал из Кемерова. Медведева это так поразило, что он бросил возиться с башмаком, сунул его на сейф и принялся читать.

– Хм… Интересно, – щелкнул он ногтем по ленте. – Хорошая деталька. Директор – запевала заводского хора!

Но чем дальше читал, тем всё мрачней становилось его лицо. Не дочитав, забраковал он очерк. Потом всё же воткнул башмак в сейф и отправил цидульку в Кемерово о том, что материал отклонён.

И при всём при том ему понравилось, что только вчера Бузулук вылетел в Кемерово и развил такую горячую деятельность, что уже сегодня тамошний корреспондент с переломанной ногой Юра Хромов прислал огромный материал.

Примерно через час Бузулук прислал грозную телеграмму с просьбой дать материал.

Его не послушали.

Позвонил Хромов.

– Мне некогда, – ответил ему Новиков и положил трубку.

Тогда Бузулук стал терроризировать редакцию по телефону.

– Ты что, туда адвокатом поехал, – выговорил ему Новиков. – Этот материал – худший образец твоего забракованного материала с завода Лихачёва, – и бросил трубку.

– Они пьяны, – сказал нам Новиков. – Бузулук ритмично икает. Такое ощущение, будто слышишь по телефону запах водки. Теперь его за такие штучки больше не пошлют в командировку.

И тут Хромов прислал по телетайпу заявление об увольнении.

– Это, – сказал Медведев, – они с Бузулуком решили нас попугать. – Наверно, выпили, рыданули друг дружке в жилетку и написали. Решили нас припугнуть. Хромов же хромает. Ходит с палочкой. Мол, больного не уволят. А может, его хромым и брали на работу?

Наш генералитет воспарил.

– Бузулук разбудил тайгу! – объявил Иванов. – Бузулук – наш ледолом! У нас на местах сколько сидит корреспондентов-неумёх! Плохо пишут. Не знаешь, как и уволить. А Бузулук нам поможет. Я уже прикинул его план поездок в Рязань, в Ижевск… Лиха беда начало!

Провожая взглядом выходившего из комнаты Иванова, Медведев, хихикнув, тихонько съязвил:

– Пошёл писать приветственное письмо Бузулуку.

28 октября

Молчанов:

– Ильич, я уже год работаю. Прибавь мне жалованье, а то завтра не пойду с Аккуратовой на овощную базу грузить картошку.

– Действуешь по принципу старухи: не отремонтируешь воду – готовить не пойду.

– Видишь, у меня неудобная ставка. 110 не делится на четыре без остатка. А я алиментщик. Мне надо, чтоб на каждого приходилось поровну. Без мелочи.

29 октября

Прихожу домой – дверь на веранду нараспах.

– Перегрелась, кума? – улыбаюсь двери.

От холода дверь сжалась и открылась сама.

В комнате ноль градусов.

Дышу на руки:

– Холод собачий и голод кошачий!

– Ты с кем говоришь? – спрашивает из-за стены Мария Александровна.

– С самим собой. В комнате у меня ноль целых хрен десятых! Вот подышал на градусник – уже три! Жара!

– Это моё тепло! – выкрикивает из-за другой стены тётя Катя. – Вот возьму и поставлю стену кирпичную. Чтоб моё тепло не уходило к тебе.

– Зачем же? Тогда я вас не услышу.

– Раз пока слышишь, давай у темпе шестьдесят копеек. Дворничихе. Она метёт улицу у нашего дома. К празднику ей надо что-нибудь купить. Маша дала 50, я 50, Дуська 50 и ты дашь 60.

– А почему я больше всех? Я добавки не просил.

– Потому что на тебе негде ставить пробы, – усмехается она.

– Нет. У меня есть ещё где ставить. Есть чем и есть где. Э-эх… Бывает…

Бабка Маня перебивает:

– Бывает, у девки муж умирает, а у вдовы живёт. Давай шестьдесят и вся твоя песенка.